Валентин Лавров - Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

Понятые — бывшие филёры, по выслуге лет и возрасту ушедшие на пенсию, но регулярно выполнявшие за небольшую плату обязанности понятых, — согласно закивали головами:

— Подтвердим непременно!

Зинаида вдруг тяжело, прерывисто задышала. Она запрокинула голову и приложила к левой груди ладонь. Слабым голосом обратилась к Соколову:

— Мне плохо, Аполлинарий Николаевич. Скажите доктору, чтобы оказал помощь… Ой, нестерпимо сжимает сердце, задыхаюсь…

Соколов сказал врачу, в столовой дававшему Дитриху из серебряной ложки какую-то тёмную, пахучую микстуру:

— Окажите, сударь, необходимую помощь Зинаиде Васильевне!

Врач безропотно поднялся со стула и на коротких ногах засеменил в гостиную.

Зинаида сидела в глубоком кресле, запрокинув голову и прикрыв веки.

Врач взял её руку, пощупал пульс, загадочно почмокал губами, покачал головой и ничего не сказал.

Зинаида коснеющими устами негромко выдавила:

— Эммануил Семёнович, у меня плохое сердце. Ой, как ножом… Скорее, там, в спальне… в аптечном шкафчике пузырёк уреабромина. Налейте столовую ложку… Ах, умираю!

Соколов молча наблюдал за этой предсмертной сценой. Он заглянул в лицо Зинаиды и увидал, что щёки и лоб побледнели, губы судорожно сокращались.

Врач вопросительно взглянул на гения сыска:

— Позволите подать больной лекарство?

— Разумеется, нам Зинаида Васильевна нужна живой.

Доктор заспешил в спальню.

Соколов, подгоняемый нехорошими предчувствиями, проследовал за ним.

Так случилось, что в спальне вовсю шёл обыск. Уже успели распороть по швам два громадных матраса. Теперь внимательно осматривали палисандровое трюмо, снимали с него зеркало, вынимали ящики.

Тут же находились Мартынов и понятой Бормотов. Последний искренне негодовал:

— Народ совершенно испакостился, извертелся, уж и не знаешь, кому нынче верить. Так меня Отто Иванович просили, так просили: «Сдай, Максим, второй этаж! Жилец, дескать, я спокойный, с положением. И жена карандболей не выкидывает, гости только по воскресеньям случаются, и то — без танцев. Маргафон с пластинками послухают, вина выпьют и мирно, без напрасного шума и драки разойдутся. Будешь нами весьма довольный и счастливый». Кому верить, ваше сиятельство, как не военному полковнику? Я поддался, потому как им очень сад мой нравился, чай любили Отто Иванович под липой из самовара с мёдом до седьмого пота испить. А что вышло, как меня осрамили — сами видите. Только одно в уме содержу — скорей развязаться с постояльцами.

Мартынов молча слушал эти излияния.

Когда вошли врач и Соколов. Мартынов вопросительно посмотрел на них. Эммануил Семёнович, подёргав себя за козлиную бородку, откашлялся и сказал:

— Сердечное лекарство требуется подать Зинаиде Васильевне. У неё сильнейший приступ. Треволнения и прочее…

Бормотов вдруг показал фигу и крикнул:

— Вот ей, а не лекарство. Не надо по чужим мужикам бегать, а то меня на весь околоток осрамила. Учитель черчения Второй гимназии Букин прохода не даёт, мой дом «притоном» обзывает. Сам он — чирей назревший…

Мартынов строго прервал:

— Понятой, замолчите, пока штрафу вас не подвергли. — К доктору: — Какое лекарство просит пациентка?

Эммануил Семёнович полез в аптечный шкафчик, протянул Мартынову пузырёк с красивой цветной этикеткой:

— Это уреабромин.

— Какое у него действие? — допрашивал Мартынов.

— Это новейший препарат Феррейна — соединение кальция и мочевины с кальцием, — важно произнёс врач. — Показан, в частности, при пониженной деятельности сердца и при всех спазмофильных состояниях. Употребляется растворённым в воде или алкоголе. Производит успокаивающее действие, отлично регулирует сердечную деятельность. Знаменитые современные фармакологи Шрайбер и Хоппе рекомендуют две-три столовые ложки в сутки.

Мартынов пребывал в задумчивости. Он разглядывал на свет содержимое пузырька. Обратился к Соколову:

— Тут на дне какой-то белый осадок. Весьма подозрительный. Думаю, давать неизвестное лекарство крайне опасно. — Ехидно улыбнулся. — Помнится, у вас, Аполлинарий Николаевич, в Саратове опасный террорист под видом лекарства принял яд и тут же протянул ноги.

— Должен огорчить вас. Александр Павлович: не у меня, а у местного полицмейстера.

Мартынов решительно взмахнул рукой.

— Это значения, граф, не имеет! Решено: лекарства не давать. — Поскрёб лоб, приказал: — От греха подальше его надо вылить в ватерклозет. — Протянул пузырёк Соколову: — Попрошу вас, коллега, проделайте эту нехитрую операцию.

Соколов принял пузырёк, насмешливо проговорил:

— Слушаюсь, ваше благородие!

Мартынов смерил взглядом Бормотова, распорядился:

— Покажите полковнику ватерклозет!

Бормотов поднялся с пуфика, облегчённо вздохнул: ему надоело сидеть в понятых. Он спросил Мартынова:

— Ваше сиятельство, позвольте пойти хоть чаю выпить?

— Позволяю, позволяю! — Про себя подумал: «Хоть отдохну от твоей сорочьей болтовни!»

— Громадное вам спасибо, ваше сиятельство!

И вместе с Соколовым купец Бормотов покинул спальню. У него созрел хитрый замысел.

Едва вышли в длинный и узкий коридор, Бормотов обратился к Соколову, которого по внешности и остальным признакам почитал главнейшим лицом:

— Ваше благородие, если вам пузырёк без надобности, отдайте его мне, а?

— Зачем он тебе, купец?

Бормотов малость поколебался, но потом признался:

— Я так полагаю, что у господина подполковника сомнения: не яд ли это? Хорошо, коли это яд. У меня живёт за забором злющее создание — пёс, и гнусное имя у него — Вильгельм. Меня укусил и собачку жены задрал. Она, то есть, супружница, аж плакала. Дозвольте я на этой псине действие проверю.

Соколов крепко задумался. Вдруг ему пришла остроумная мысль. Он спросил:

— Как ты хочешь собаке дать эту микстуру?

— Хлеб намочу и через забор перекину. Или то, что в осадке, в кусок мяса заверну…

— Ну, проверь и мне доложи, только без свидетелей. Время не теряй, жду тебя. И пузырёк не выбрасывай, принеси мне.

Не прошло и пяти минут, как взволнованный купец всунул голову в дверь гостиной и поманил пальцем Соколова.

Едва сыщик оказался за дверями, как Бормотов взволнованно проговорил:

— Собака сожрала мясо, тут же начала блевать и сдохла. Вильгельму собачья смерть! Только вы никому не говорите, пожалуйста, ваше превосходительство! А вот вам пустой флакон…

Соколов пожал руку купцу:

— Спасибо за службу! А мел у тебя, Максим Михайлович, есть?

— Так точно, гимназист приходящий с моим недорослем занимается — только деньги попусту большие выкидываю.