Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

И вот Эсфирь со страхом вошла в царские палаты. Артаксеркс, увидев ее, приветливо улыбнулся и протянул скипетр. «Царица моя, — сказал он. — Ни в чем тебе не откажу, половину царства тебе отдам — так тебя люблю. Может, ты пришла пожаловаться на слуг? Может, кто-то хотел обидеть тебя или твоих близкий? Скажи, и будет он наказан самым суровым образом по моему царскому повелению».

Тогда Эсфирь ответила ему:

Как вскочит царь с трона, как в гневе топнет ногой, как воскликнет: «Страж! Исполнить мой указ! Приказываю немедленно повесить мерзкого предателя Амана и десятерых его сыновей!» Эсфирь быстренько принесла тряпичные куклы в треуголках, похожих на пирожки, пекущиеся на праздник Пурим с маком и желтком, поджаренным в сахаре. Первым повесили Амана, и на той же виселице закачались его сыновья, каковых было десятеро. Эсфирь и царь Артаксеркс, который наклеил бороду Мордехая, но короны не снял, взялись за руки и запели:

Собравшиеся на маленькой площади, носящей имя ибн Габироля, начали петь вместе с актерами и, взявшись за руки, танцевать.

Кто не танцевал — хлопал в ладоши. Люди обнимали друг друга, повторяя:

— «Нынче так же сгинет злобный неприятель!»

Альваро в своем студенческом платье и Изабелла стояли в стороне, но пели вместе со всеми.

Влюбленные не заметили Эли. Когда он подошел к ним, оба вскрикнули от радости.

— Чудо! Чудо! — повторяла Изабелла.

— Второе чудо в Пурим! Слава Богу — тебя освободили, — едва заметный румянец тронул лицо Альваро.

— Мы все страшно беспокоились, а более всех Альваро, — Изабелла искоса посмотрела на возлюбленного.

— Изабелла! — воскликнул Альваро.

— Спасибо тебе, Альваро, и тебе, Изабелла! А что у вас слышно?

Изабелла пожала плечами.

— Дон Энрике боялся: как бы то, что ты сделал на площади Огня, не посчитали богохульством, — сказал Альваро. — У них ведь все возможно. И тогда…

— Это было бы ужасно! — воскликнула Изабелла.

— Дон Энрике сказал, что тебе может грозить самое страшное, — Альваро с восхищением смотрел на Эли.

— Все баррио молилось за тебя, — девушка прижалась к плечу своего возлюбленного.

— Раввин дон Бальтазар хотел объявить моления и еще один пост, — Альваро замялся на минуту и продолжил: — Но после Пурим. Не хотел портить радостного праздника, считая, что достаточно испорченной субботы.

— Даже моя бабушка, донья Клара, и та беспокоилась! — Изабелла улыбнулась.

— Сам того не желая, я принес вам огорчения. Прошу меня извинить.

Альваро прижал к себе Изабеллу и покраснел от смущения.

— Из Гранады к нам на конфирмацию прибыл раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа, — сказал Альваро. — Я его не видел, но он должен быть на Пуримовой вечере. О нем говорят разное.

— Кто его пригласил? Раввин дон Бальтазар? — спросил Эли.

— Кажется, нет, — ответил Альваро.

— А я даже не знаю, когда будет конфирмация.

— Когда Хаиме исполнится тринадцать, то есть вот-вот, — ответила Изабелла. — Бабушка держит его, как птенца, под своим крылышком. Для своего возраста он совсем ребенок.

— Ошибаешься, Изабелла, — Альваро не согласился. — Он очень способный талмудист и знает куда больше, чем старшие ученики здешней школы. Так сказал директор Газали Вилалонга.

Люди еще пели и танцевали на маленькой площади, носящей имя ибн Габироля.

— А вы почему не танцуете? — спросил Эли влюбленных.

— Мы уже домой собираемся, — ответила Изабелла. Бабушка не любит, когда я прихожу поздно.

— Тогда пойдемте вместе, — Эли взял их под руки, и они пошли к дому дона Бальтазара.

По дороге им повстречался Хаиме с трещоткой в руке.

— Дон Эли ибн Гайат! Дон Эли ибн Гайат! — радостно закричал он.

— Мы как раз говорили о твоей конфирмации, — Эли потянул мальчика за локон, торчащий из-под ермолки. — Когда состоится торжество?

— Пятнадцатого адар, то есть послезавтра! — ответил мальчик.

— Ты уже знаешь наизусть свою речь? — спросил Эли.

— Я никогда не учу наизусть. Учить наизусть незачем, надо лишь знать, о чем пойдет речь.

— А о чем ты будешь говорить?

Эли и Хаиме шли впереди Альваро и Изабеллы.

— Мы с отцом приготовили Комментарий Раши, Онкелоса и Мидраш мест, касающихся чудес у Чермного моря [97] Чермное , или Тростниковое море — Красное море . и в пустыне.

— Это будет прекрасная речь!

Какое-то время они шли молча. Потом Хаиме сказал:

— Можно мне что-то сказать?

— Говори.

— Я бы хотел быть таким, как вы, таким же смелым, как Шимон Бар-Гиора.

— Шимон Бар-Гиора? — Эли рассмеялся.

— Я бы тоже крикнул на площади Огня.

— И не побоялся бы?

— Нет.

— Точно?

— Точно.

— Это хорошо.

— Вот увидите.

— Нельзя уговаривать человека испытать себя, а тем более упрашивать струсить. Понимаешь, Хаиме?

— Понимаю.

И Хаиме взглянул на Эли черными блестящими глазами.

Масляные светильники, подвешенные на столбах внутренней галереи патио, мерцали желтым светом. Укутанная в черную шаль Марианна провожала взглядом Эли, который направлялся в сторону хозяйственного двора.

Лошадь вцепилась зубами в рукав хозяина.

— Успокойся, Лайл, — Эли погладил ее по гибкой шее. — Сейчас задам тебе овса.

Он насыпал зерна своей лошади и мулам, протяжно и отчаянно кричавшим, и уселся на срубленном пне. В небе сияла полная луна.

Никаких звуков со стороны дома не доносилось, только овес хрустел на зубах животных. Поблескивала в лунном свете черная шерсть Лайл. Эли стал прислушиваться. Сердце его замирало, когда слышались чьи-нибудь шаги. Потом вновь наступала тишина. Никто не появлялся.

Эли снова подошел к лошади. Она была тщательно вычищена гребнем, от дорожной пыли не осталось и следа.

Он немного подождал, а потом начал ходить по двору взад-вперед, то и дело останавливаясь. Дотронулся до свода глиняной печи — она остыла. Ночь была холодной.

— Видишь, Лайл, здесь тебе хорошо, — он снова похлопал ее по холке. — Спокойной ночи.

Вернувшись на патио, залитое серебряным светом, он взглянул на галерею. Марианны не было. Прошел в темную трапезную, поднялся по лестнице и перед своей комнатой увидел знакомый силуэт. Это была Каталина.