Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

— Никчемный союз — невеста не та, — палермский раввин сморщил нос.

— Буду признателен тебе, рабби, если услышу из твоих уст, отчего тебе так не нравится невеста, — сказал раввин Юсуф.

— «Старость — мать забытья», — сказал Платон, по я не настолько дряхл, чтобы не помнить проклятья альмохадов. Они мало чем отличались от инквизиции.

— Времена альмохадов давно миновали, история мира движется вперед, и многое надлежит забыть, — раввин Юсуф кончиками пальцев провел по красивой черной бороде. — Сегодня в Гранаде правят другие люди, сегодня другие времена. Обычаи смягчились. Еврейский медик Амон почитаем более, нежели визирь калифа.

— Времена проходят и возвращаются, но никого они столькому не научили, как евреев, — палермский раввин вынул из кармана халата, отороченного по низу мехом, большой платок и вытер нос. — Преследования будут повторяться всегда и везде, останься средь чужаков хоть один еврей. Ненависть вновь нахлынет, как волна Чермного моря, в котором потонуло воинство фараона. Нахлынет и поглотит все живое. Несколько минут передышки вам достаточно, чтобы забыть испытанное на себе зло, — раввин вновь остановился и с трудом перевел дыхание. — Этого забывать нельзя, — он тряхнул головой.

— Правильно, — вставил Эли, который до сих пор стоял сбоку и прислушивался к разговору.

— Нет, неверно, — возразил раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа.

— Разумеется, надо уметь забывать, — поддержал гранадского раввина дон Бальтазар, — надо уметь забывать плохое, а помнить хорошее.

— Если рука не занесена для удара, ее следует считать дружеской, — сказал раввин Юсуф. — Этот принцип помогает народам жить в мире и согласии.

— Чья это рука? — спросил Эли.

— Исмаила, нашего брата, рожденного тем же отцом, что и Исаак. Нашим общим отцом был Авраам, — раввин Юсуф улыбнулся Эли и положил руку ему на плечо.

— Каин был братом Авеля, — вставил старый раввин Шемюэль.

— Еврейский народ — словно кувшин с вином: коснись его чужая рука — и оно станет нечистым, — заметил Даниил, старший сын раввина дона Бальтазара.

— Замечательно сказано, — весело сказал палермский раввин Шемюэль. — А я добавлю: у еврейского народа никогда не было брата. Еврейский народ — единственный сын у Бога. Народы мира были нам чужды, они хотели поглотить нас, как земля поглотила Кораха [101] Корах — Имя Кораха толкуется в Агаде, — как «плешь». То есть из-за него погибло много народа. Главной причиной его восстания признается в Агаде назначение князем его двоюродного брата, а не его самого. . У еврейского народа никогда не было союзников, у него только один союз — с нашим Господом.

— С человеком жить нелегко, а с Богом — тем более, — вставил медик Иаков Иссерлейн. — Сколько раз Господь грозился разорвать с нами Завет, словно вздорный супруг, который каждый понедельник и четверг грозит разводом. А может, союза с Богом вовсе не существует? Нынче в Израиле нет пророка, который бы получил известие прямо с небес.

Палермский раввин Шемюэль Провенцало затряс руками и воздел их вверх.

— О Dio mio! [102] О Dio mio! — Мой Боже мой! Именно так утверждают наши враги христиане, те, что принуждают нас к крещению: «Отобран жезл из рук Израиля…» — сказал он, борясь с хрипотой. — Что значит: Бог отвернулся от своего народа. «Теперь, — говорят христиане, — настоящий Израиль — это мы…» Верно сказал медик Иаков Иссерлейн: нет пророков в Израиле. Но в Израиле может быть пророком каждый — так написано в Библии. Это слова Моисея. И так написано в Священной Торе! Я, раввин Шемюэль, говорю вам: союз Бога с Израилем бессмертен, как бессмертен Бог и бессмертен наш народ. Не смотрите, что нас окружает ненависть, словно леденящий трамонтана [103] Трамонтана — северный, сухой, порывистый ветер над Адриатикой. , когда Бог отворачивает лицо Свое. Хранители Израиля, архангелы Михаил и Гавриил, сняли стражу, и вот налетели злые духи, которые разят наше тело и разрывают душу. Пошла мутная вода, она дошла до самых уст, и уже нечем дышать. На нас обрушиваются казни пострашнее Египетских, времен фараона. Это родовые муки Мессии, и нам еще предстоит услышать стоны Гога и Магога на подступах к стенам Иерусалима. И вознесется Иерусалим на небо и будет, словно царица, сверкать в отражении Солнца. К Столице Мира стекутся потоки народов, и будет вершиться суд над добрыми и злыми. Уцелевшие остатки Израиля, разбросанные по всей земле, соединятся, вернутся из-за великой индийской реки [104] Великая индийская река (или Санбатион , Саббатион ) — сказочная река в древнераввинской и средневековой еврейской письменности, протекающая на границе неведомой страны, в которой живут десять колен Израилевых, уведенных в плен ассирийским царем Салманассаром. Санбатион служит сюжетом многочисленных сказаний. , мечущей каменья всю неделю, а отдыхающей в субботу, вернется десять израильских колен… Я, раввин Шемюэль, вижу это в звездах, расположения которых мне знакомы, как знакомы улицы Палермо. Рабби Акиба верил в звезды и в силу Бар-Кохбы, сиречь Сына звезд. И встал он с ними на борьбу, плечо к плечу, когда тот восстал против Рима. И назвал народ Сына звезд Мессией. Но Бар-Кохба погиб, а настоящий Мессия не может пасть от меча, ибо он словом побеждает врагов Израиля. Как предсказано в книге «Зогар» [105] Зогар ( Книга Сияния ) — главное произведение еврейской мистической литературы, Каббалы, написанное на арамейском языке в форме комментария к Пятикнижию. Содержит истолкование еврейской метафизики. Это произведение стало одной из трех священных книг иудаизма после Библии и Талмуда, а также предметом комментариев. , то есть в «Сиянии Каббалы», звезды сойдут со своих орбит и будет великое смятение и война одних звезд с другими. «С неба сражались, звезды с путей своих сражались с Сисарою» [106] «С неба сражались…» — Книга судей Израилевых, 4, 1–3, 17–22. . Неправду сказал Иоханаан, будто «у Израиля нет звезды». Верьте раввину Ханине: «У Израиля есть звезда». И зовут ее Шаббатай. Сама суббота дала ей имя, а чужаки назвали ее Сатурном. Похоже, что упала она на Щит Давида и приняла очертания еврейской звезды. В войне звезд Шаббатай удлинится и будто меч с огненным хвостом рассечет небосклон, словно Чермное море, и канут в бездну злые духи. Енох сойдет с неба на своем белогривом скакуне и вступит в стены Иерусалима, и стекутся туда потоки людей со всего мира. И как сольются уцелевшие остатки Израиля, так соединится душа, расколовшаяся на три части… — звонкий голос палермского раввина вдруг начал ослабевать, пока не превратился в глухой шепот. Горящие глаза на морщинистом лице потухли, а на губах застыла белая слюна. Он пошатнулся, схватившись за плечо раввина дона Бальтазара.