Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

— Мы ни у кого не будем просить прощения, — сказал Видаль.

— Ты говоришь за всех?

— Я их вожак.

Донья Клара, слегка потянув Видаля за кудряшки, повернулась к Эли:

— Ты прав, дорогой дон Эли, похоже, это действительно ерунда… — Донья Клара подняла полу накидки и быстро удалилась.

— Видите, что вы натворили? — сказал Эли. — Обидели Хаиме и оскорбили донью Клару.

— Мы не хотели, — ответил Видаль. — Но иначе нам поступать нельзя. Это наш долг. Все в баррио…

— Ни слова больше. Я ничего не хочу слышать, — прервал его Эли. — Возвращайтесь домой.

— Дон Эли!

— Идите!

Мальчики молча удалились.

Эли снова сел на пень, зажав руки между коленями.

— Нет, это невозможно, — прошептал он, затем встал и направился к лошади.

Эли сонно покачивался в седле. Он ослабил поводья, и лошадь медленно поднималась в гору. Дорога теперь казалась легче, чем в первый раз, когда он завершал долгое путешествие.

На востоке, над баррио, занимался серый рассвет, город, посеребренный луной, казался безмолвным и мрачным.

Лошадь ступала по узкой тропе, вьющейся между скалистыми утесами. За изломом горы вспыхнула заря и осветила баррио, выявляя очертания домов и деревьев.

Туман, поднимающийся от реки, оставил на прибрежных камнях влагу. Тяжелая роса поблескивала на потемневших листьях дрока, растущего из расщелин. Над вершинами неслышно парили два стервятника.

Ворота были открыты. Безоружный еврейский привратник дремал, съежившись в нише за пилястрой.

Первый раз, когда Эли въехал в эти ворота, он не заметил Щита Давида, выбитого на каменном портале.

— Эй! — крикнул Эли. — Не спать!

Привратник проснулся и вскочил на ноги.

— Ваша милость, — сказал он, оправдываясь. — Утром приходят водовозы и уличные подметальщики — вот ворота и открыты. Всю ночь глаз не сомкнул, только сейчас чуть-чуть вздремнулось. Сказать по правде, работа бесполезная, ваша милость. Кто захочет войти, тот и так через эту стену перескочит. А если кому-то захочется выйти — так пусть идет, значит, ему надо. Я и слова не скажу, его дело. Так зачем нужна эта стена? А вот зачем: начальники с чего-то должны жить. Они ее и построили, а теперь приказы-указы придумывают. Ваша милость хотели выехать отсюда, и выехали. И я не спрашивал, зачем да куда. Только бы человеку деньга шла.

Эли бросил ему монету.

— Да хранит Господь вашу милость.

Крохотная улочка Шломо бен Иегуды ибн Габироля внезапно закончилась небольшими белыми постройками. На плоских крышах из желтой черепицы преломлялись первые лучи солнца. Между стенами примкнувших друг к другу домов еще осталась ночная прохлада. Прохожие сновали, будто во мгле.

На хозяйственных дворах слышались голоса слуг, скрипели двери, хлопали оконные ставни.

Люди просыпались, и над баррио снова появилось солнце, начинался еще один день.

Миновав мастерскую кордовского ремесленника, выделывающего тисненую козловую кожу, Эли увидел, как из красивого дома, украшенного каменным порталом и треугольным фронтоном, на котором шла надпись по-гебрайски «Шломо Абу Дархам», выбежал юноша в короткой тунике и узких ноговицах.

— Я услышал конский топот, — начал юноша и внезапно замолчал. — У меня важное дело, — сказал он тихим голосом, — примите мое приглашение, — и он указал на открытые ворота.

— Очень интересно. Но не рано ли для визитов?

— Тебя здесь все знают, и потом — никто уже не спит. Отец приучил нас вставать с первыми лучами солнца. Уже прошло время утренней молитвы. Ему не терпится с тобой познакомиться. Окажи нам честь. Я собирался пойти к раввину дону Бальтазару, чтобы увидеться с тобой…

Эли соскочил с лошади, и юноша помог привязать ее к столбику у входа.

— Я предложил отцу, чтобы он пригласил тебя к нам на Пуримову вечерю или после вечери мы бы сами пошли к раввину дону Бальтазару, но отец считает, что это неудобно. У нас с отцом часто не совпадают мнения, даже до споров доходит, — юноша говорил быстро, темпераментно.

Большое патио было выложено разноцветной плиткой. Посредине высоко взлетала серебристая струя фонтана. Под окнами дома росли кусты жасмина, стена была увита глицинией с сухими гроздьями фиолетовых соцветий. Патио пересекала дорожка, выложенная мраморными плитками и обсаженная рядами подстриженных кипарисов.

Они вошли в темную комнату без окон. Свет проникал из открытых дверей. На зеленом изразцовом полу лежал ковер с изображением львов в красно-желтых тонах. В углу дымило брасеро.

Юноша уселся на постели, скрестив ноги. Эли устроился в высоком узком кресле.

— Самое время сказать, кто ты и как тебя зовут, — начал Эли.

— Меня зовут Санчо Абу Дархам, я сын Шломо Абу Дархама, главы нашей альджамы.

— Ты хотел мне сказать что-то важное. Слушаю тебя внимательно.

— Я бы хотел предложить тебе свою помощь.

— В чем?

— Времени осталось очень мало. Завтра конфирмация Хаиме. Инквизитор обещал прийти, и он должен погибнуть на пороге синагоги.

— Откуда ты это знаешь?

— Я — друг Альваро.

— Ах, вот как.

— Об этом знаем только он и я.

— Думаю, инквизитор в придачу.

— Значит, он может не прийти?

— Вряд ли. Придет, но с охраной фамилиаров.

— Сколько их будет.

— Неизвестно.

— У нас должно быть столько же вооруженных.

— И еще один.

— А сколько уже есть?

— Один.

— Считай, что два.

— Санчо, ты понимаешь, что говоришь?

— Понимаю.

— И ты готов на все?

— Да.

— Знаешь, что тебе грозит?

— Знаю.

— Это верная смерть.

— Знаю.

— И не боишься?

— А ты, Эли?

— У тебя уже была девушка, Санчо?

Лицо Санчо залилось краской.

— Ответь, не стесняйся.

— Да, — ответил Санчо.

— Ты боялся?

— Да.

— И я тоже.

— Правда? — обрадовался Санчо.

— Меня трясло, как в лихорадке. Первый раз.

Они посмеялись.

— Но это разные вещи, — Санчо покачал головой.

— Сила, преодолевающая страх, та же, и она сильнее страха.

— А все-таки это разные вещи. Ты меня не убедишь. Здесь страх перед смертью. Это совсем другой страх.

— «Любовь сильнее смерти…», — знаешь это стихотворение?

— Знаю, но…

— Идешь на попятную?

— Нет, ты не разочаруешься во мне.

— Санчо, нам нужны еще несколько человек. Таких, как ты.

— Времени не хватит… Ведь их надо подготовить.

— Нам не придется драться с конницей и пищалями.

В комнату вбежал мальчик с черной кудрявой головой.

— Это мой брат, Видаль, — сказал Санчо.

— Мы знакомы, — Эли протянул мальчику руку.