Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

А когда он подрос, нам снова пришлось бежать…

Дом безмолвствовал.

У раввина даже прислуга может поспать подольше. Только пес Апион заворчал, увидев Эли.

На втором этаже, над галереей, окружающей патио, открылись ставни — видимо, встала Каталина.

Эли отвел Лайл на хозяйственный двор и привязал рядом с мулами. Ясли были пусты. Он подождал, надеясь, что придет Каталина.

Но Каталина не шла.

«Боже, — подумал он. — Уже завтра». Остался всего лишь день. А еще ничего не сделано. На кого он может рассчитывать? «Кто те, что идут? Кто же и кто пойдет?» Так спросил фараон, когда Моисей потребовал отпустить евреев из Египта. Он все должен сделать сам. Эли сунул руку за пазуху, вытащил пергамент и развернул его.

«Братьям новохристианам и братьям евреям слово благодати и мира. О дух Израиля! Сколь выше ты своих притеснителей…»

Эли задумался. Что с Алонсо? Что с Гонсало и Фернандо? А Эльвира? Не покончила ли она с собой?

Может ли он рассчитывать на Санчо, сына главы альджамы? Где найти людей? Как поступить с Марианной? Нужно еще раз поговорить с Каталиной. Нельзя поставить Марианну перед судом альджамы без доказательств вины.

Опустив голову, он поднимался по лестнице, опираясь о перила внутренней галереи. Дверь в его комнату была приоткрыта.

Эли умыл лицо холодной водой, вынул из переметной сумки шелковый кошель с золотым Щитом Давида. В кошеле лежал тефиллин.

Во дворике ему повстречался Альваро.

— Ты куда так рано? — спросил Эли.

— Я всю ночь не спал.

— Понимаю тебя, дружище.

— Спасибо, большое тебе спасибо, — пробормотал Альваро.

— За что?

— За разговор с доньей Кларой. Она потом позвала Изабеллу к себе в спальню и сказала, мол, пока она жива, она не позволит своей внучке выйти замуж за первого встречного.

— Первого встречного? Так и сказала?

— Может, и не так, но смысл таков. Что делать, ума не приложу.

— Мы еще поговорим об этом. Я собираюсь в синагогу, пойдем со мной.

— В это время? Когда там молится простой люд — ремесленники и мелкие лавочники? Это первое богослужение…

— А ты предпочитаешь второе?

— Мы всегда ходим с раввином доном Бальтазаром.

— Мне бы хотелось, чтобы ты пошел со мной.

— Нет-нет, — Альваро решительно покачал головой.

— А я-то думал, что могу на тебя положиться.

— Прости, дон Эли.

— Понимаю…

Эли сделал несколько шагов и остановился.

— Альваро…

— Слушаю тебя.

— Что ты думаешь о Санчо, сыне главы альджамы Шломо Абу Дархама?

— Он мне нравится.

— Он назвал тебя своим другом.

— Можно сказать и так.

— Он мужественный и благородный, верно?

— Скорее всего, да…

— Тебя раздражают мои вопросы?

— Меня все раздражает. Уж лучше умереть.

— Не отчаивайся, выше голову, все будет хорошо.

— Может, мне с ней тайно обвенчаться и бежать в Толедо?

— Неплохая идея. Но подожди до утра, тогда и поговорим.

— Ты издеваешься. Я тебе открываю тайну…

— Я тебе тоже открою тайну.

— Какую?

— Донья Клара, к сожалению, права.

Альваро побледнел, слезы застыли у него на глазах.

— Бедный Альваро, — Эли снисходительно погладил его по щеке.

На площади Давида Кимхи начиналась дневная суета.

Женщины несли корзины, полные фруктов и овощей, расставляли перед домами лотки и прилавки. В утреннем солнце сверкали их обнаженные загорелые плечи. На расстеленных тканях лежали горы апельсинов, красных гранатов и недозрелых лимонов. Косы сплетенного лука и чеснока свисали с перекладин. Над глиняными горшками с бобами и чечевицей поднимался пар.

На отдельных столах стояли деревянные блюда со сластями: миндальной нугой, жареными орехами, треугольными пирожками, оставшимися после праздника Пурим.

Появились женщины в серых и коричневых платьях с корзинками для покупок. Пустынная тихая площадь стала оживленной.

Мужчины — лавочники, ремесленники и мелкие купцы шли на первое богослужение в синагогу.

Служба подходила к концу.

Царила тишина Восемнадцати славословий, которую иногда нарушал чей-то шепот или вздох. Немая молитва уже кончилась. Хаззан, стоящий возле столика, сделал три шага назад, потом три шага вперед и громким стихом прервал молчание. Взойдя по ступенькам, он приблизился к Ковчегу Завета, открыл дверцы, украшенные золотым Щитом Давида, и вынул родалы.

— «Отец милосердный, — запел он громко, — окажи ласку Сиону, возведи заново стены Иерусалима, ибо в Тебе наша единственная надежда, Царь наш, Боже, Владыка Вселенной».

Он отнес родалы на алмемор [113] Алмемор , алмемар (искаженное арабское «ал-минбар» — кафедра, пюпитр) — возвышенное место в синагогах, на котором помещается кафедра для чтения Пятикнижия и Пророков. В синагогах с сефардским ритуалом с этой кафедры читаются и молитвы. В России алмемор носит талмудическое название «бима». и положил их на длинном яшмовом столе, потом снял с Торы пурпурное одеяние, и два мальчика развернули родалы. Один из них рукой, обернутой в белую молитвенную шаль, показал хаззану начало главы, а потом поднес эту руку к губам.

— «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, давший нам Тору правды и вечную жизнь, благословен Господь, давший нам Тору» [114] «Благословен ты, Господь…» — одно из утренних благословений. , — произнес хаззан, прочтя коротенький абзац.

В синагоге все пришло в движение. Многие снимали белые молитвенные шали и тефиллин и выходили. Тора была отнесена назад, в Ковчег Завета, и был прочтен последний сокращенный каддиш — поминовение умерших. Те, что остались, тоже спешили по своим делам. Синагога наполнилась скороговоркой последней молитвы.

Эли опоздал. Он не надел тефиллин, даже не вынул его из кошеля. После слов «и скажем: аминь» он подошел к столику. Он узнал хозяина, когда тот снял шаль и открыл лицо. Это был кордовский ремесленник.

— Молодежь уже почти вся разошлась, — сказал Эли. — Пожалуйста, задержите хотя бы тех, кто еще остался, я хочу с ними поговорить.

— Не уходите, — громко произнес ремесленник из Кордовы, — наш гость, дон Эли ибн Гайат, имя которого стало дорого нашему баррио, хочет вам что-то сказать. Подойдите ближе и послушайте.

К алмемору приблизился старик в сером свободном балахоне, в шляпе с плоской тульей и подвернутыми полями. Столик окружили молодые люди, посреди синагоги образовалась группа мужчин среднего возраста. На ступеньки алмемора взбежал юноша. Вытертый кафтан зеленого бархата был расстегнут на груди, узкие ноговицы поддерживал на бедрах широкий пояс, красный помпон суконной шапки свисал возле уха.

Первым отозвался старик в сером балахоне:

— Меня зовут Урий, а кличут «старый золотарь». Да умножит Господь силы твои, благородный юноша! И хотя я золотарь, золота у меня немного, ровно столько, чтобы не стать его рабом. Но то, что у меня есть, я охотно отдам, если нужно будет.