Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

— Я люблю тебя, Каталина.

— И я тебя.

— Бог создал нас для счастья. Как Аврааму, велел он мне покинуть Нарбонну, мой отчий дом, и прибыть в далекое баррио, чтобы там встретить девушку иного племени и иной религии.

— А как было у Руфи с Воозом?

— Руфь была моавитянкой, то есть христианкой, как ты, а Вооз был иудеем, как я. И Руфь пошла за ним. Его земля стала и ее землей.

— И она приняла иудейскую веру?

— Да.

— А твой отец стал бы требовать, чтобы я приняла иудейскую веру?

— Да.

— А ты бы тоже хотел, чтобы я приняла иудейскую веру?

— Да.

— Почему? Разве я от этого стала бы другой?

— Да.

— Но я не хочу быть другой!

— Ты хочешь, чтобы я принял крещение?

— Да.

— Но я тоже не хочу. Я связан со своим народом.

— А я со своим.

— Если бы мой народ был преследователем, я бы мог от него отказаться. Но мой народ — преследуемый, и я не могу от него отречься.

— Выходит, Бог не создал нас для счастья.

— Хочешь сказать, что ты всю свою любовь подаришь своему Богу?

— Да.

— Мой Бог этого не требует.

— Значит, тебе проще принять крещение, чем мне иудейскую религию.

— Как ты могла сказать, что любишь меня, если это неправда?

— Как я могла сказать тебе что-то, что было бы неправдой?

— У вас любовь — это грех.

— Любовь — это таинство.

Эли вздохнул. Встал, поднял с пола шляпу.

— Уходишь? — спросила она.

Эли не ответил.

За окном шумел ливень. Вспыхивали и гасли далекие молнии, казалось, гром перекатывает по небу огромные камни. В комнату залетали капли дождя. Эли подошел и закрыл окно.

— Сядь возле меня, — попросила Каталина.

Эли молчал.

— Не уходи. Почему ты молчишь?

— Мы уже все сказали.

— Сядь.

Эли послушался.

— Ты уже все мне сказал?

— Я не могу тебе заменить твою религию.

— Может, мне ее заменит твоя.

— Сама не понимаешь, что говоришь. Лучше быть несчастным самому, чем делать несчастливыми других. Только сейчас я это понял. Прости меня. Столько слов я хотел бы вернуть назад.

— Все твои слова были чудесными. Я их запомню на всю жизнь.

Эли ничего не ответил.

— Разве у нас нет никакого выхода?

— У нас впереди целая ночь. Даже не ночь, а несколько часов. Просидим вместе до рассвета.

— Боже, как это страшно!

— Когда займется заря, я уйду в баррио.

Снова наступило молчание. Каталина уселась рядом с ним на полу.

— Эли, я не хочу, чтобы ты погибал.

Дождь уже заканчивался. С карниза под окошком падали последние капли, ударяя о каменные плиты патио. Это были единственные звуки в глубокой тишине дома.

— У тебя есть сестры и братья?

— Нет.

— Я так и думала.

— Почему?

— По тебе видно.

— Как ты это определила?

— Не могу объяснить. Но ты считаешь, что все должно быть так, как ты решил, как тебе хочется?

— Это нелегко. Я себе не выбираю легкой жизни.

— Ты любишь свою мать?

— Моя мать умерла.

— Давно?

— Она была совсем молодой. Я ее очень любил. Она была красавицей.

— Каждая мать — красавица.

— Моя была красивее всех.

Каталина улыбнулась.

— Я никогда не видел тебя улыбающейся.

— Почему ты так на меня смотришь?

— Ищу сходства с матерью.

— Нашел?

— Немного.

— Тебе кажется, что Бог создал мир только для тебя.

— А разве нет?

— Зачем ты приехал из Нарбонны?

— Отец меня послал на конфирмацию Хаиме.

— Расскажи мне, пожалуйста, о своей матери.

— Я уже рассказывал о том, что помню.

— А той девушке тоже было тринадцать лет, как и тебе?

— Первая девушка всегда старше.

— Значит, она была старше? На сколько?

— Каталина…

— Что, Эли?

— Минуты бегут.

— Я слышу, как бьется твое сердце.

— Так, Каталина, время отмеряет свои минуты.

— Эли, обними меня.

— Ты дрожишь, Каталина.

— Мне холодно.

— Накинуть шаль?

— Нет, не надо.

— Ты знаешь парня по имени Дов? Его отца зовут Абраваллой.

— Не знаю.

— Жаль. Если я погибну, отдай ему мою лошадь.

— Не говори так.

— К сожалению, у меня нет подарка для тебя. Был сандаловый ларчик с игрушкой, с волчком. Но его уже нет. Жаль.

Каталина уронила голову ему на ладони.

— Ты злой человек, Эли.

— Это правда. Если бы я не был злым, я бы послушался тебя и отступил. И сделал бы все, о чем говорила донья Клара. Кстати, хорошо ли она к тебе относится?

— Да.

— А Марианна была добра?

— Да.

— А Беатрис?

— Да.

— Да, да, да, все да. Скажи хоть раз: нет! Интересно, что ты будешь делать завтра перед рассветом, в это же время?

— Не говори так, Эли.

— Проснешься или будешь еще спать?

— Не говори так, умоляю.

— Вы, христиане, так легко переносите смерть, даже самых близких людей.

— Откуда ты знаешь? Так написано в ваших книгах?

— На ваших похоронах никто не плачет.

— Плачут и скорбят по умершему.

— Видишь, Каталина, мы уже ссоримся.

— Не ссоримся.

— Что же еще нам позволено делать? Только ссориться.

— Не сердись. Если хочешь, я умру вместе с тобой.

— Нет-нет, что ты!

— Пойду в монастырь… Боже, смилуйся над нами!

— Живи и помни обо мне. Это все, что ты сможешь сделать.

— Я буду умолять мою покровительницу…

— …Святую Катерину. Ты уже говорила.

— Что я могу еще сделать? Только молиться. И помнить тебя всю свою жизнь.

— У вас существует исповедь. Можно грешить, а потом священник простит тебе грехи. Все-все.

— Нет, Эли, — Каталина тряхнула головой.

— Хочешь быть святой? Зачем мне Бог послал тебя, Каталина?

— Я люблю тебя, Эли.

— Не верю. В твоих жилах течет не кровь, а вода.

— Послушай, как бьется мое сердце. Как у птицы…

— Это от страха. Скажи, у тебя был мужчина?

— Эли!

— Прости меня, Каталина.

Оба замолчали. Эли снова положил голову на ее колени и закрыл глаза. Она склонила голову. Его дыхание было ровным и спокойным. Вдруг он открыл глаза и улыбнулся.

— Я не сплю.

— Спи, Эли. Еще есть время.

— Я не могу спать.

— Я спою тебе песенку, хочешь?

Эли кивнул, и она запела тихим дрожащим голосом:

Каталина перестала петь.

Первый луч солнца упал на перекладину налоя.

Они обнялись в последний раз и расстались без слов. В дверях Эли обернулся. Каталина трижды перекрестила его…

После ночного дождя утро было ясным, свежим и солнечным.

Эли знал, что Каталина смотрит в окно, но головы не поднял.

Его шаги звенели по каменным плитам. На хозяйственном дворе было пустынно, поблескивали лужи.