Анатолий Леонов - Оживший покойник

– Ну, вот как славно получилось! Иди, чернец, путь свободен!

Маврикий восхищенно покачал головой и уже вошел было в настежь распахнутую дверь, но обернулся и смущенно произнес:

– Спросить хочу, чего тебя Чоботком кличут? Странно ведь человека сапогом называть!

– А чего странно-то? – махнул рукой скоморох. – Давно дело было. Еще под Вязьмой. Сидели мы тогда с Григорием Федоровичем в осаде. А у меня, видишь ли, на посаде зазноба была. Бабенка – огонь! Впрочем, тебе, монаху, все одно не понять. Ну и, видать, выследили поляки, как я к ней по ночам бегаю. Взяли сонного, как есть, в одном исподнем. Только успел я один сапог на ногу натянуть, глядь, а оружия нет. Уволокли скребни поганые!

– И как же ты? – переживая, зацокал языком Маврикий.

– Как? Вот вторым сапогом и отбился. К нашим вернулся в одном лапте и с польским хорунжим поперек седла. С тех пор прицепилось: «Чоботок». Ну, иди, – махнул он рукой Маврикию, – опоздаешь. А я косолапых поищу, пока они весь народ в слободе не распугали.

Опомнившись, Маврикий суетливо перекрестился и исчез в проеме двери. Чоботок проводил его озабоченным взглядом, словно принимал какое-то решение, а, приняв, заспешил туда, откуда уже раздавались душераздирающие женские крики и истошные вопли насмерть перепуганных мужиков.

Маврикий спешил, быстрым шагом проносясь по узким коридорам и крутым лестницам постоялого двора. Он шел на женскую половину, ведущую в покои Авдотьи Морозовой, но у самых дверей вновь вынужден был остановиться, плотно прижавшись к свежеструганым, пахнущим смолой и древесным дегтем доскам совсем недавно отремонтированной стены. Как ни старался Маврикий, но шуму он все же наделал. Еще один охранник, дремавший в сенях непосредственно перед дверью, ведущей в светелку Авдотьи, услышав шум, встрепенулся, прогнав сон, и выглянул в коридор. Не увидев там никого, он вернулся к лавке, шмякнул на нее свою шапку и, сев на место, собрался было продолжить свою нехитрую караульную службу, но вновь насторожился, услышав какие-то странные звуки, словно кто-то скреб ногтями по стене. Еще раз он поднялся со скамьи и, озираясь, осторожно пошел на шум. Выставив перед собой алебарду, он резко выглянул за угол, откуда слышались подозрительные звуки, но там опять никого не было, только на полу стоял старый стоптанный сапог. Удивленный охранник наклонился было, чтобы взять странную находку в руки, и в это время сзади на него обрушился сокрушительный удар, эхом отразившийся от потолка. Звук был такой, словно в пустой жбан бросили дубовое полено. Пришедший от полученного удара в томное изумление незадачливый караульный упал на колени и, медленно обернувшись, увидел перед собой растерянно-виноватую физиономию Маврикия. Послушник стоял на цыпочках, вытянувшись в струнку, и держал в одной руке свой второй сапог, а в другой внушительных размеров наперсный крест.

– Это че это? – едва пролепетал поверженный караульщик, роняя на пол сапог.

– Это? – переспросил его Маврикий, подбирая обувь. – Это чоботок… – И перекрестившись сапогами, с размаху двинул ему в лоб огромным крестом. Охранник, рассеянно глядя на какую-то точку у себя на носу, беззвучно рухнул на пол, больше не задавая никаких вопросов, а Маврикий, воодушевленный собственной отвагой, бесстрашно открыл дверь на женскую половину, куда мужчинам обычно путь заказан.

Авдотья Морозова сидела в светелке на широкой лавке у распахнутого окна и нянчилась с сыном, который после молочной титьки кормилицы пребывал в состоянии дремотного умиротворения и покоя. Сама кормилица сидела чуть поодаль, с умилением глядя на тихие забавы матери с младенцем. Неожиданно ворвавшийся в светелку босоногий монах, больше всего похожий на лешего, вызвал в умах присутствующих женщин полное смятение. Пышнотелая мамка от страха забралась на лавку с ногами и истошно заголосила благим матом, зашвырнув в Маврикия мотком пряжи. Авдотья испуганно прижала ребенка к своей груди, а тот, почувствовав неладное, заревел во всю глотку, заливаясь горючими слезами.

– Кто ты такой? Что тебе нужно? – испуганно закричала Авдотья, закрывая ребенка своим телом.

– Бога ради не бойся, госпожа. Я друг. Я хочу помочь.

Довольно глупый вид и просительный тон Маврикия, нелепо подпрыгивающего на месте в проеме распахнутой двери, возымели свое успокаивающее действие. Авдотья Морозова, вглядываясь, неуверенно произнесла:

– Я помню тебя, ты тот странный монах, что шел с обозом…

– Да, это я… – охотно подтвердил Маврикий, получив наконец возможность надеть сапоги. – А теперь поспешим, госпожа, в церковь Федора Стратилата, иначе можешь никогда больше не увидеть своего мужа живым.

Осведомленность и запальчивый тон инока вновь вызвали смятение в душе Авдотьи. Она больно вцепилась в его руку и воскликнула, угрожающе сверкая глазами:

– Мужа? Что ты знаешь об этом деле? Говори!

Маврикий поморщился от боли и, осторожно освободив руку, сдержанно выговорил:

– Не сейчас, госпожа. Нет времени. По дороге я все расскажу.

Авдотья внимательно посмотрела в глаза послушника, что-то в этих по-детски наивных и по-стариковски добрых глазах нескладного юноши она прочитала, что заставило ее поверить ему без лишних слов. Она вскочила с лавки и подбежала к служанке.

– Мотя, беги, спрячься с дитем. Скорее. Я сама тебя найду, – лихорадочно выпалила она, передавая хнычущего Петю растерянной кормилице, после чего повернулась к Маврикию и сказала решительно:

– Пойдем.

Они вышли из комнаты, осторожно, боком проскочили мимо лежащего без сознания охранника и, выдохнув с облегчением, поспешили на улицу.

– Главное, госпожа, ничего не делай и даже не говори, не посоветовавшись с отцом Феоной, – поучал Маврикий Авдотью по дороге в церковь. Он спешил дать ей наставления, прежде чем они окажутся перед царским судом. Авдотья, слабо понимая всю сложность положения, удивленно посмотрела на послушника.

– Кто, в конце концов, этот отец Феона. Почему я должна его слушать?

Маврикий посмотрел на нее с легким осуждением и произнес убежденно:

– Просто поверь. Он всех нас спасет!

– Он что, Господь Бог? – ехидно спросила Авдотья.

– Может быть! – без тени улыбки ответил Маврикий и ускорил шаг.

Царь устало присел на клиросную стасидию в стороне от вскрытой колоды с телом то ли уже живого, то ли еще мертвого стольника и, опершись на драгоценный серебряный посох с золоченой чеканкой, с холодным любопытством наблюдал за противниками, вставшими у алтаря напротив друг друга. Борис Салтыков буквально пожирал своего недруга глазами, полными ненависти и затаенного страха, в ответ отец Феона смотрел на боярина внимательно и спокойно, точно охотник, высматривающий, куда ловчее послать заряд картечи, да так, чтобы уж бить наверняка. Судебный поединок, который обещал быть жарким, толком еще не успел начаться, как дубовая дверь церкви с грохотом отворилась и внутрь буквально ворвалась Авдотья Морозова. Она подбежала к раскрытому гробу, по пути расталкивая руками людей, пытавшихся ее остановить, и, упав на грудь супруга, по-бабьи завыла и запричитала, осыпая его руки и лицо поцелуями: