Жан-Мишель Тибо - Тайна аббата Соньера

Илья протягивает ему руку. Беранже пожимает ее. Кажется, что они оба по особенному наслаждаются данным моментом. Не еврей, не христианин. Позабыть о себе — вот единственный путь, ведущий к счастью. Они стоят, не двигаясь, с бокалом вина, который скрепляет их дружбу, опираясь на локти, склонившись один к другому, как бы прислушиваясь к своим сердцам. Однако Илья не забыл о своей миссии. Он зарывает в глубь себя чувство предательства и говорит:

— Вы меня глубоко тронули, Соньер. Я попытаюсь собрать средства для ремонта вашей церкви и передам их через одного моего знакомого, который собирается на лечение в Ренн-ле-Бэн.

— Я не могу принять этого!

— Простое пожертвование, друг, простое пожертвование, которое вам вручит господин Гийом.

— Господин Гийом, я не забуду.

Каркассона, 10 декабря 1885 года.

Беранже ждет. Зажжено всего несколько ламп, но свет от них тусклый из-за розоватого света сумерек, который проникает через решетку поднятых ставен. Чувство умиротворения наполняет аббата. Он как бы заполнен этим запахом священных книг, который напитывает его всей той духовностью, на какую способны библиотеки. Бюро епископа — это центр епископства. Огромное количество почты из приходов и из Рима стекается сюда. Для ее обработки задействовано не менее трех секретарей. Беранже видит, как их быстрые пальцы распечатывают конверты, хватают перьевые ручки и штампы и отбрасывают их в непроходимые кучи документов. Иногда один из них, протягивая руку к мрачным высотам комнаты, пытается побороть схватившую его судорогу. Его губы шепчут имя какого-то святого. Уставшие глаза закрываются так, что образуют всего лишь две черточки над кругами под глазами…

«Будьте достойны похвалы все, кто радеет ради блага Церкви», — думает Беранже.

Однако он им не завидует, даже если и признает, что их карьера более защищена, чем его собственная. Они молоды и полны амбиций, но не похожи больше на человеческих существ. Кожа у них мрачного мертвенно-бледного цвета. Их губы стали еще тоньше, и тепло, которое ему удается уловить от их впалых щек, кажется, происходит не от них самих, а от двух печей, мерно гудящих под защитой портретов с изображениями Григория XVI и Пия IX.

Вдруг раздается звон колокольчика, и один из мужчин настораживает уши, кладет свою перьевую ручку в медную подставку в форме кропильницы и поворачивается к Беранже.

— Если вам будет угодно следовать за мной.

Вчерашняя дрожь вновь охватила его: прочтение этого срочного вызова в епископство сильно взволновало Соньера. А теперь он ощущает то же самое. Он сердится на себя за то, что не расспросил посланника. Чего от него хочет епископ?

Его провели в бюро меньших размеров и более роскошное. Монсеньор Бийар встает ему на встречу. Это худощавый мужчина, с хитрым лицом, плотно сидящим на толстой шее. Его глаза, как будто сделанные из желтого бархата, находятся в постоянном движении.

С самого их рукопожатия Беранже остерегается старшего по званию. И если он пытается принять смиренный и сдержанный вид, так это только из уважения к могуществу и богатству стоящего к нему лицом человека, который начинает лекцию об обязанностях Церкви и ее служителей.

Беранже едва его слушает, думая о золоте, которым тот обладает. Здесь он осознает, сколь жалко его существование. Все вокруг слишком блестит: хрусталь ламп, золотые заголовки на религиозных книгах, вещи из бронзы и священная утварь. Кольца Бийара сверкают и отбрасывают голубые и красные лучи на лицо Соньера, усугубляя его муки, его вожделение.

Держа в руке письмо, епископ говорит очень тихим голосом о нарастании атеизма в Европе, которое он считает следствием проникновения социалистических идей. И так продолжается до тех пор, пока он не швыряет с небрежной развязностью письмо Беранже.

— Не в нашей компетенции выступать против них на политической арене, — говорит он более громким голосом, полным угрозы.

Письмо переворачивается и падает рядом с ним. Беранже не осмеливается взять его.

— Прочтите! — предлагает Бийар.

И Беранже пробегает по строчкам, которые выносят ему приговор. Республиканцы мстят за себя.

— Я не могу ничего сделать, — роняет епископ. — Республика победила, и вы должны подчиниться ее закону. Церковь возложила на вас большие надежды. Когда постановление о лишении вас жалованья прекратит свое действие, вы снова займете свое место в Ренн-ле-Шато и будете придерживаться энциклического послания Папы Римского «Humanum genus». Нашими настоящими врагами являются франкмасоны, и наша борьба должна быть скрытой и тайной. Человек с амбициями, таким я вижу вас, должен уметь ждать.

Ждать чего? Епископ говорит, как Будэ. Сколько времени Беранже сможет сопротивляться своим желаниям среди камней и баранов Разеса? Ему надоело выслушивать добрые советы мудрых махинаторов. Даже Мари в последние месяцы усердствует, противореча ему каждый раз, как он поминает Республику.

— Я понимаю, — отвечает он епископу, опуская глаза, чтобы перечитать это проклятое письмо [10] Письмо от 2 декабря 1885 года. . И его сердце наполняется грустью и гневом.

Объяснения, которые вы имели честь передать мне с целью оправдать действия четырех священников вашего епископства, которые скомпрометировали себя в период выборов, не смогли изменить мою оценку инкриминируемых им действий, действий, оспариваемых вами, но материальную подоплеку которых вы имплицитно признаете.

И, так как, с другой стороны, вы не проявляете намерения ответить на мое пожелание действовать путем перемещений, чтобы избежать заслуженных репрессий, моим долгом сегодня является строго наказать их в пределах моих дисциплинарных полномочий.

Должностные лица, чьи имена следуют, будут лишены выплаты средств, соответствующих их званиям, начиная с 1 декабря сего года,

а именно:

Господа Соньер, священник в Ренн-ле-Шато,

Таилан, священник в Рулене,

Жан, священник в Бурьеже,

Делмас, викарий из Алета.

Примите, господин епископ, заверения в моем наивысшем почтении.

— А тем временем, у меня относительно вас есть другие планы, — говорит епископ.

Луч надежды проскакивает во взгляде Беранже. Епископ делает круг по своему бюро, берет перьевую ручку и подписывает какую-то бумагу.

— Вы отправитесь преподавать латынь в малую семинарию в Нарбонне. Вот ваше рекомендательное письмо и двести франков, которые помогут вам продержаться какое-то время.

Епископ протягивает ему письмо и конверт, в котором лежат новые банкноты. Беранже стесняется их брать.