Елена Арсеньева - Проклятие безумной царевны [litres]

И вот наконец, к исходу вторых суток пути, мы оказались в Ялте. Суматоха здесь царила страшная! Всё и вся двигалось к порту: была объявлена эвакуация, а у нас не было никаких билетов, чтобы попасть на борт судна.

Сейчас вспоминаю нашу с Ивановыми удивительную наивность: вместо того, чтобы сразу двигаться в порт, мы решили сначала хоть немного передохнуть в их доме, который находился на Крестовой улице. А может быть, дело было не в наивности, а в почти смертельной усталости, от которой мы плохо соображали и как бы положились на судьбу, надеясь на лучшее.

Все в доме заросло пылью: ведь уже второй год шел, как Ивановы его покинули, однако для того, чтобы упасть и поспать, он вполне годился. Меня отвели в комнату, которая раньше принадлежала Наде, и Владимир Петрович с Серафимой Михайловной на меня испытующе поглядывали, видимо, ожидая, что простенькая обстановка этой комнаты пробудит во мне некие воспоминания, однако ничего подобного не произошло: я упала на кровать и сразу уснула.

Снился мне очень странный сон: будто я – девочка лет двенадцати, стою на улице какого-то незнакомого городка – видимо, провинциального, заброшенного, потому что улица грязна, пыльна, домики по обе ее стороны невзрачны до безобразия, и двое каких-то мальчишек, моих ровесников, вырывают у меня из рук газету с портретами девочек в белых одеждах, а потом один из них наступает на меня со здоровенным дрыном и кричит:

– Капец тебе, царевна!

И тут появляется какой-то мужчина в черной тужурке, который отшвыривает моего врага.

Человек этот бледный, горбоносый, с черными глазами и волосами. В лице его есть что-то недоброе, даже опасное, но он необыкновенно красив и загадочен. Я не могла оторвать от него глаз!

А он взял у мальчишек отнятую у меня газету, посмотрел на фотографию великих княжон, потом на меня.

Улыбнулся:

– И правда похожа… Не так чтобы очень, но сходство есть. А тебя как зовут?

– Анастасия Романова, – говорю я, а он смеется в ответ:

– Да нет же, тебя зовут Надежда Иванова. Иванова-Васильева!

Мне страшно слышать это имя, я хочу убежать, но мужчина хватает меня за руку и кричит:

– Я нашел тебя! Нашел!

Тут я почувствовала, что не во сне, а наяву кто-то дергает меня за руку.

Испуганно вскинулась на постели. Заходящее солнце слабо светило в окно. Рядом со мой стоял Владимир Петрович. Его лицо было залито слезами.

– Наденька, Настенька, – бормотал он сбивчиво, – она умерла. Она умерла!

Я спросонок никак не могла взять в толк, о ком он говорит, и вдруг меня словно в сердце ударило догадкой.

Соскочила с кровати, бросилась в соседнюю комнату… на постели лежала неподвижная Серафима Михайловна с бледным, окостенелым лицом.

Владимир Петрович требовал, чтобы я шла в порт и пыталась попасть хоть на какой-нибудь корабль, покинуть Крым, Россию, как мы и собирались раньше. Но я только покачала головой, глядя в это мертвое лицо.

Серафима Михайловна была движителем нашей «авантюры», она вселяла в нас бодрость и веру в успех, а теперь ее не стало, и я знала, что без ее поддержки меня ждет провал. Может быть, потом, со временем, я вновь обрету уверенность в себе, наберусь сил для того, чтобы осуществить наш замысел, но сейчас я не могла.

Не могла!

Да и как оставить Владимира Петровича одного перед лицом такого горя?! Он еще больше постарел, он словно бы усох в один миг, съежился, прятал голову в плечи, словно боялся чего-то еще более страшного, чем внезапная смерть жены, с которой он прожил жизнь и которой лишился так внезапно…

Дозваться доктора, который определил бы причину смерти и дал бы разрешение на похороны, было невозможно. Телефонная связь – к моему изумлению, в доме имелся аппарат: роскошь для Симферополя, к примеру, невиданная! – не работала. Владимир Петрович попросил меня сходить к Додонову и позвать его на помощь. Я не знала дороги, и Владимир Петрович объяснил, как найти Виноградную улицу.

– Он будет звать тебя Надей, Надеждой Владимировной, ты уж стерпи, – прошептал он напоследок.

Я кивнула. Вот уж воистину: хоть горшком назови! Сейчас мне было все равно, только бы найти Додонова. Однако его в доме не оказалось: двери стояли настежь, и какие-то бабы деловито тащили из комнат шубы, стулья, корзины с посудой…

Не сразу до меня дошло, что они просто грабят дом.

– Что же вы делаете? – воскликнула я возмущенно. – А где хозяин?!

– Воны у порт утеклы, – мимоходом бросила одна, тащившая увесистый узел. – Буржуи бегом бегут. Не нынче завтра красные нагрянут, всех вас опять на мол сведут або в лесу постреляют.

Она закатилась злорадным хохотом и выбежала со двора, с натугой волоча свой узел.

На голоса выбежала на крыльцо другая баба с двумя небольшими мешками, прижатыми к груди, недоверчиво уставилась на меня:

– Надия?! Цэ вы? Возвернулися, чи шо? Да шо ж очи повылупили, чи меня, Ульяну, молочницу, не узнали?

– Не ожидала, что молочницы нынче в грабители подались! – бросила я с неожиданной для себя самой резкостью.

– Да хто ж туточньки грабители? – воскликнула Ульяна с изумительным простодушием. – Хозяин сбежал, добро побросал, бери кто чего хочет!

– Значит, Додонов уехал… – растерянно пробормотала я.

– А то! – кивнула Ульяна. – Ще вчора, ввечеру. А вы не стойте колом, Надия, подите на кухню да пошарьте по полкам. В своем доме небось хочь шаром покати? Думаете, большевики придут, вас кормить станут? Ждите от волка сладкого яблочка! – невесело хохотнула она. – Давайте, шуруйте, Надия, покуда еще бабы не набежали. Покормите татку с мамкой хоть пару деньков. Как они, живые?

– Серафима Михайловна умерла час назад, – пробормотала я. – Мы не знаем, что делать… Я думала, Додонов поможет. А он…

– А його немае, – кивнула Ульяна, поставив один из мешков на пол и перекрестившись: – Царство небесное, отмучилась Серафима Михайловна… А вы, Надия, соберите какой ни есть ясты в корзину, хочь помянуть мамку будет чем. А потом сами с тятькой отвезите ее на тачке на кладбище, что на Аутской. Это ж от вашего дома неподалеку. Когда еще порядки наведут, а что ж она, так и будет дома лежать? Попа, может, в Лесниковском убежище найдете, а нет, какая-нибудь из тамошних сестер молитву прочтет. Вот и на это яства и сгодится.

Краешком сознания я понимала, что моя советчица права, но грабить?!

Ульяне надоело ждать, пока я смирюсь с тем, что мир вокруг меня изменился. Она сунула мне в руки свои мешки (потом оказалось, что там были мука и пшено) и вернулась в дом, бросив напоследок:

– А молока я вам буду как раньше носить. Заутра и приду!

Тут на двор набежали еще бабы, алчно поглядывая на мою ношу, и я сочла за благо уйти.

Итак, мы остались в Ялте. Серафиму Михайловну похоронили, последовав совету Ульяны. Позже узнали, что никакой организованной эвакуации не было, корабли брали штурмом, бросая вещи, отталкивая слабых… семьи теряли друг друга… люди падали за борт, и неведомо, какое будущее ожидало тех, кому «посчастливилось» попасть на корабли. Ходили слухи, некоторые потонули, некоторых штормами отнесло в Грузию, но, наверное, кто-то пробился все-таки на обетованную землю эмиграции!