Виктор Глебов - Жажда

Мне сразу стало ясно, что здесь живут люди зажиточные и привыкшие много работать. В деревнях таких называют «крепкими мужиками», и встречаются они нынче редко. С тех пор как в шестьдесят первом году было отменено крепостное право, народ стал постепенно утекать в города и поступать на фабрики. Столицу окружали целые районы, застроенные бараками, где ютились рабочие, часто с семьями.

Мы прошли вдоль заборов, поглядели на участки и решили начать с Павла Лескова. Дом его отца стоял первым, и Армилов заявил, что лучше всего действовать по порядку.

Двухэтажная постройка веселого зеленого цвета возвышалась в центре двора. Из бордовой крыши торчала короткая кирпичная труба, отверстие которой защищала от дождя выгнутая полоса кровельного железа.

Армилов подошел к калитке, по-хозяйски перекинул руку через забор и поднял щеколду. Мы вошли во двор и направились к дому.

– Надеюсь, здесь нет собак, – негромко проговорил Мериме, оглядываясь по сторонам.

– Не бойтесь, – отозвался полицмейстер, поднимаясь на крыльцо. – Мы сумеем вас защитить.

– Вам когда-нибудь приходилось схватиться врукопашную с крупным псом? – поинтересовался доктор.

– Слава богу, нет. Но я и не собираюсь развлекаться подобным образом. – Армилов похлопал себя по кобуре. – Эта игрушка всегда заряжена.

Он постучал по стеклу и прислушался. Спустя некоторое время раздались шаги, белая занавеска отодвинулась, и в окошке показалось загорелое усатое лицо пожилого мужчины. Он увидел форму Армилова и поспешно отпер дверь.

– Федор Лесков? – спросил полицмейстер.

– Да, так меня зовут, – темные глаза настороженно перебегали с одного посетителя на другого.

Мне показалось, что из глубины дома доносится запах печеных яблок.

– Мы бы хотели поговорить с твоим сыном, – сказал Армилов. – Эти господа прибыли из Петербурга.

– Вам нужен Пашка?

– Именно так, – подтвердил Армилов. – Он дома?

– Да, в хлеву. Он что-нибудь натворил, господин полицмейстер?

– Нам нужно задать ему несколько вопросов.

– Я вас провожу, – сказал Лесков, выходя на крыльцо. – Идемте. Это связано с убийствами? – Он обеспокоенно взглянул на Армилова. – Пашка ничего об этом не знает.

– Сейчас все выясним, – заверил его полицмейстер.

Мы свернули за угол дома. Справа тянулись ровные грядки, слева стояла пара сараев, дальше шла ограда, за которой днем, по-видимому, расхаживали куры и индейки. Пожухлая трава была аккуратно скошена и собрана в кучи, около которых валялись грабли.

– Он здесь, – Лесков показал на дальнюю дощатую постройку с плоской крышей.

Дверь в нее была распахнута. Оттуда доносилось восторженное хрюканье.

– Пашка! – позвал Лесков, когда мы подошли ближе. – Выходи!

Из свинарника донеслось что-то нечленораздельное, а затем показался малый лет двадцати пяти.

Я невольно вздрогнул. Не нужно было обладать особенной проницательностью, чтобы понять, что Павел Лесков слабоумный. Один глаз его был прикрыт, широкий рот с заячьей губой демонстрировал редкие кривые зубы, в уголках пузырилась слюна. Мне показалось, что на моих спутников бедняга произвел отталкивающее впечатление, хотя они и постарались не подать виду.

– Пашка, эти господа хотят задать тебе несколько вопросов, – мягко сказал Лесков. – Послушай их.

Тот вытер нос рукавом и рассеянно закивал, беззвучно шевеля толстыми губами.

– Э… – нерешительно протянул Армилов, затем взглянул на меня. – Ну, давайте, Петр Дмитриевич.

– Павел, вы знаете Марию Журавкину? – спросил я.

Слабоумный отрицательно помотал головой, снова вытер нос рукавом и бросил через плечо тоскливый взгляд в свинарник.

Тогда я обратился к его отцу:

– Ваш сын выходит из дома?

Тот сокрушенно покачал головой.

– Увы, нет, ваше благородие. Мальчишки над ним смеются, бросаются камнями и землей, кричат всякие гадости.

– А вы знаете Марию Журавкину?

– Нет, ваше благородие, я не был с ней знаком, но слышал, что она убита. Почему вы спрашивали о ней Пашку? Он здесь ни при чем. – Темные глаза Лескова перебежали с меня на Армилова и тут же вернулись.

– Надо полагать, что так, – согласился я. – Можно в таком случае поговорить с вами наедине?

– Да-да, пойдемте в дом, – заявил Лесков с явным облегчением. – Пашка, ты можешь продолжать, – добавил он.

Сын хлюпнул носом и нырнул обратно в свинарник.

Мы направились в дом.

– Парень безобидный, за это я ручаюсь, – сказал по дороге Лесков. – Да и говорю же, не выходит он из дома. Я так рассудил, когда его дразнить начали, пусть уж сидит дома, раз Богом обижен. По крайней мере, под присмотром. Оно спокойнее.

– А почему его начали травить на улице?

– Раньше-то он поменьше был. Теперь же вон какой детина, а ума – кот наплакал.

Мы поднялись на крыльцо и вошли в дом. Я сразу почувствовал запах яблок. Он стал гораздо сильнее.

– Кажется, вы что-то готовите.

Лесков разразился ругательствами и умчался, нелепо подергиваясь на ходу. Стук его сапог замер в глубине дома.

– Да-а-а, – протянул Армилов, осматриваясь. – Кажется, мы напрасно побеспокоили эту семью.

– Вовсе нет. По крайней мере, выяснили, что у Журавкиной не было романа с Павлом Лесковым, – возразил Мериме.

Полицмейстер хмыкнул.

Я подошел к окну и выглянул во двор. Там было темно. Только холодный свет месяца лежал на земле бледными бесформенными пятнами. Я вдруг испытал безотчетный страх – мне мучительно захотелось бросить все и уехать из Кленовой рощи. Не могу объяснить это иначе, как предчувствием. Только через минуту я смог взять себя в руки. Страх ушел, но липкое чувство тревоги осталось. Я заставил себя оторвать взгляд от очертаний хозяйственных построек и деревьев, высившихся дальше.

В этот момент вернулся, громко причитая, Лесков. Оказалось, жена его не уследила за яблочным пирогом.

«Должно быть, подслушивала наш разговор», – подумал я.

Хозяин проводил нас в большую комнату, где мы и расположились на лавках, крытых домоткаными ковриками.

– Позвольте спросить вас о соседе, – сказал я.

– Каком, ваше благородие?

– Евгении Рудлове. Вы с ним знакомы?

– А то как же.

– Что можете о нем сказать?

Лесков пожал плечами.

– Ума не приложу, что вы хотите знать, ваше благородие.

– Какой образ жизни он ведет? Ходят ли к нему гости. Друзья, женщины.

– Да, ваше благородие, у него бывает много гостей, он ведь газетчик. Но женщину я видел только однажды.

– Вы ее знаете?

Лесков отрицательно покачал головой.

– Можете ее описать? – Я достал блокнот и карандаш.

– Молодая. Волосы темные, вьющиеся. Одета просто.

– Как служанка?

– Может быть. Не знаю. Это было месяца четыре назад, так что я уже подзабыл.