Эл Ригби - Иди на мой голос

– Он наверху. – Все, что хозяин смог выдавить. Слишком опешил.

Она направилась к лестнице. Хозяин подождал, пока утихнут шаги, перекинулся с кем-то парой слов и пошел следом: взяло любопытство. Зачем снова заявилась? Но когда он прижался ухом к нужной двери, разговор, видимо, уже подходил к завершению.

– Он обещал. Он говорил, в Семье не нарушают обещаний.

– Я не могу. Он мертв, и мертв из-за тебя!

– Я не виновата в том, что твой брат не умел пить.

За фразой последовал удар кулаком по столу и сдавленный рык:

– Не лги. Пить Август умел. А твоя чертова мать…

– Хватит. – Интонация девушки стала жесткой. – Либо да, либо полиция.

– Ты же понимаешь, что не выйдешь отсюда?

Хозяин весь напрягся. Не дай бог, поножовщина. Не дай бог, труп. Аристократка. Девчонка…

– От тебя тут скорее избавятся, если прирежешь. Что, любят тебя тут?

Молчание.

– Спасут?

Молчание. Тихий смешок, шепот:

– А вот это вам пригодится. Обещаю.

Снова молчание. Наконец ответ Марони, точнее, огрызок ответа:

– …В середине октября. Сейчас остаюсь здесь. Что я должен сделать, чтобы твой план сработал?

– Другой разговор. Пока – ничего. Дальше нужен будет труп.

– Какой?

Снова шептание, совсем не разобрать. Потом скрип: видимо, незнакомка встала, собиралась уходить. Марони снова позвал ее:

– Как ты узнала, что будет пожар?

Кажется, она хмыкнула.

– Я не знала .

Она заговорила о другом:

– Посмотри, что на столе. Лучше того, что у вас есть.

Марони молчал. Девушка снова заговорила. Больше она уже не повышала голос. Позже, проходя мимо стойки, она шепнула хозяину:

– Подслушивать нехорошо. Можно лишишься языка. Загляни в кладовку.

Сатана, если не хуже. Так он подумал, но промолчал. Когда посетители начали расходиться или засыпать прямо под столами, он прошел в кладовую, а там нашел своего пса с наполовину сожженным каким-то едким веществом языком. Ни есть, ни нормально дышать он больше не мог и вскоре умер.

Марони прожил в «Пенни» до середины осени и съехал. Больше его не видели.

– Потом еще были нападения на корабли и поезда с правительственными грузами. Помните, «Разбойничья тревога», кажется, так обозвали это газетчики?

Я кивнул хозяину. Он отхлебнул чего-то мутного прямо из бутылки.

– Я не сыщик, конечно, но интересно эти поезда и корабли иногда бабахали, быстро так, почти без шума… нет у нас пока такой взрывчатки, ведь правда? Чтобы крак пополам – и все? Так может, дьяволова девчонка…

Я усмехнулся.

– С чего вы взяли, что она что-то изобретала?

Он неопределенно пожал плечами.

– Да Джаспер мой, пес… дико она его, только язык, ничего больше. Вот же тварь…

Его кулаки сжались. Я промолчал. Я вспомнил вчерашний разговор с Лоррейн, она тоже говорила о… термических чернилах, напылении на металл, идеальных средствах для грима. Ее Фелисия любила химию. Насколько ?

– Кстати, мистер. – Хозяин шумно сглотнул и вновь обратил на меня взгляд налитых кровью глаз. – А вы не первый, кто про нее спрашивает. На что вам всем гадина сдалась?

– Всем ? – негромко спросил я.

– Был такой… карлик. Лицо прятал. Я не присматривался особо, тут их многие прячут. Отвалил десять гиней, между прочим, за то, что вы услышали бесплатно. – Он хмыкнул. – Правда, вроде не ищейка. Затирал, что родней кому-то приходится, то ли девчонке, то ли Марони. Теперь вот любопытно… мистер, она жива?

Я неопределенно пожал плечами, поблагодарил его и, распрощавшись, решительно направился в Скотланд-Ярд, чтобы найти Томаса Эгельманна.

Проулок уводил в глухие подворотни. Я слышала стук подошв и видела высокий силуэт впереди. Револьвер оттягивал руку, но стрельба на бегу никогда не была моей сильной стороной, а срикошетившая пуля могла меня убить. Поэтому я просто старалась не терять преступницу из виду, надеясь, что скоро кто-нибудь из горе-сыщиков присоединится ко мне.

Чертова нога подвела раньше. Боль пронзила мышцу, и я остановилась, согнувшись пополам. Проклятье… Силуэт скрылся. Женщина шмыгнула в какой-то двор.

Переводя дух, я огляделась. Плэнкет-стрит – старая, состоящая, в основном, из запущенных складов и ночлежек. Жили здесь лавочники и нищие студенты. Дворы большей частью были глухими. Мысль ободрила меня: может, дичь сама загнала себя в капкан? Стоило поторопиться, пока она не вылезла оттуда. Собрав силы, я побежала вперед. Кажется, она свернула между бледно-зеленым двухэтажным домом и кирпичной заколоченной развалюхой. И, кажется, мне повезло: через двор не выйти на другую улицу.

Я огляделась, прислушалась. Затаилась где-то? Пространство было голое, мостовая замусорена, ни одного фонаря. И тишина… Две двери заколотили, третья болталась на одной петле. Было бы глупостью соваться туда, дом казался крайне ветхим. Но над входом я различила потускневшую табличку: « Музыкальный магазин Дж. да Понте и Ко».

С верхнего этажа полились звуки фортепианной игры, и я замерла.

Я знала эту мелодию. И я должна была войти в этот дом.

Еще одна смерть в цветочном городе. Давно

Было тихо. Ученицы даже не бегали друг к дружке в комнаты тайком съесть пару конфет. Единственными, кто иногда появлялся в коридорах, были полицейские, но и они, в основном, оставались на верхнем этаже, допрашивали преподавателей.

Их интересовал тот же вопрос, что и всех нас: почему мистер Эпплфорд, самый жизнерадостный учитель гимназии, повесился, не оставив ни записки, ни завещания? Что могло толкнуть его на такой поступок? Был, конечно, слух о его несчастной влюбленности в кого-то из учениц. Но такие слухи ходили про всех.

Я не видела повешенного, но говорили, будто он вырезал у себя на коже ноты ножом для бумаг. Когда он болтался в петле, кровь капала на фортепиано. В это я не верила: в классе не было никакого крюка над фортепиано, вообще ничего, на что можно было прицепить веревку. Да, я не верила. Но почему-то представляла.

Фелис выдирала страницы из старого альбома: как и каждый год, выкидывала часть рисунков. Прекрасных рисунков, которые я выхватывала у нее; иногда мне удавалось сделать это, прежде чем Фелис рвала лист в клочья. Но чаще она оказывалась проворнее. Сегодня я потеряла рисунок, который особенно любила: там были бельчата на сосновой ветке, совсем как живые. Глядя на клочки бумаги, я хотела плакать.

– Не делай так больше, Фелис. Так нельзя!

– Почему? – удивилась она.

Обожженные руки начали выбирать следующую «жертву» в альбоме.

– Они красивые!

– Нет, они не красивые. Они кривые.

Я вздохнула и села на пол рядом.

– Ты могла бы отдавать их мне. Считай, что я камин.

На губах появилась кривая улыбка.