Софья Орех - Долгий путь скомороха. Книга 2

– Навряд ли я приеду, Ратмир, – вздохнул тот и непроизвольно кинул грустный взгляд в сторону Мирославы. – У меня ведь и своих дел полно. Да и форму нам терять нельзя – будем продолжать упражняться, пока ты тут не закончишь.

– Как же так? – удивился Ратмир.

–Ратмир, нам пора. А то не успеем к началу, – поторопила его Мирослава и помахала рукой старику Никифору: – Счастливого пути тебе, Никифор.

Ратмир с досадой посмотрел на неё и вновь обратился к старику Никифору: – Ну, хорошо. Делай как тебе надо. Только помни наш уговор. И пришли мне сюда мою котомку и мой сундучок. Сам знаешь какой. Вдруг понадобятся.

– Хорошо, я пришлю сегодня же… А про наш уговор я никогда и не забывал, – усмехнулся тот, вставляя ногу в стремена. Уверенно сев в седло, посмотрел долгим прощальным взглядом на Мирославу. Та невольно отвела взгляд в сторону. От внимания Ратмира не укрылась эта странная пикировка взглядами, но он промолчал и, сев в повозку, прикрыл за собой дверцу. Повозка двинулась к открытым воротам, и в окошечко они оба увидели, как мимо них проскакал на лошади старик Никифор.

– Не нравится, мне как Никифор сейчас со мной говорил. Что-то с ним происходит, – озабоченно произнёс Ратмир, проводив его взглядом, и добавил, переведя на Мирославу пытливый взор: – Я очень надеюсь, Мирослава, что ты здесь ни при чём. Мои товарищи – скоморохи – это моя семья. Обидеть кого-нибудь из них – значит обидеть меня.

– Я поняла, Ратмирушка. Обещаю тебе никогда и никого из них не обижать и даже защищать, если понадобится, – опустив глаза, кинулась она к нему на шею.

– Ну, полно, полно, боярыня Мирослава, – рассмеялся Ратмир, пытаясь освободиться от её объятий. – К литургии едешь, а у самой один плотский грех на уме. Этак ты никогда игуменьей не станешь.

– Что ты такое говоришь, Ратмирушка? – притворно возмутилась женщина и демонстративно отсела от него. – Да я самая богобоязненная прихожанка в здешнем соборе. И сейчас я уже думаю только о предстоящей литургии.

– А ты знаешь, что литургия – это греческое слово и означает «общая работа», – улыбнулся Ратмир и добавил: – Так говорили раньше, когда нужно было храм или дом построить, или стену какую возвести – выйти на литургию.

– Что-то подобное я слышала от нашего батюшки, – кивнула боярыня Мирослава и, достав из кармана платья какой-то свёрток, развернула его и накинула себе на голову малиновый красивый кружевной платок. Потом. обхватив лицо ладонями, закрыла глаза и едва слышно зашептала: «Иду в дом Твой, поклонюсь храму святому Твоему, с благоговением к Тебе…»

Ратмир с интересом посмотрел на неё, улыбнулся и перевёл взгляд на уже показавшийся за деревянной стеной монастыря Смоленский собор…

Подходя к храму, Мирослава совершила трижды крёстное знамение и поясной поклон. Ратмир, искоса поглядывая на неё, повторил за ней всё то же самое. Поднимаясь на паперть, они опять трижды перекрестились с поклоном. А перед самой дверью Мирослава совершила три поясных поклон, негромко произнося: – Господи Иисусе Христе, Сын Божий, молитв ради Пречистой Твоей Матери и всех святых, помилуй нас. Аминь.

В соборе уже не было места, куда яблоку упасть. Тесно стояли монахини и прихожане, жившие за стенами монастыря. В широких подсвечниках перед потемневшими от времени иконами горели ярким огнём желтые восковые свечки. Воздух в церкви был напоен ароматами ладана и горящих свечей. Служба должна была вот-вот начаться, но стоявшие монашки и прихожане стали оглядываться и с интересом рассматривать на вошедших боярыню Мирославу и её спутника.

– Мне здесь не очень хорошо видно, – шепнул он ей на ухо. – Можно как-то перебраться поближе в середину?

– Посмотри, как все тесно стоят, не получится, – Мирослава покачала головой. – Ты же высокий, смотри пока так.

Ратмир слегка нахмурился, но промолчал и стал с интересом разглядывать всё вокруг себя. Окидывая взглядом толпу молящихся, он то и дело натыкался на колючие, неприязненные взгляды. В основном так на него смотрели мужчины, находившиеся в храме: стражники и кое-кто из трудников. Взгляды монашек по большей своей части были бесстрастны. Правда, встретились ему среди них и несколько заинтересованных.

Но вот священник отворил ворота алтаря, и из правого угла храма послышалось протяжное многоголосое пение. Ратмир повернул голову в ту сторону и увидел стоявших на клиросе двух молодых бородатых мужчин и нескольких монашек. Они с одухотворёнными лицами пели псалмы. Священник в это время вышел с кадилом из ворот алтаря и стал благословлять им своих прихожан. Его помощник, молоденький парамонарий со светлой, жидкой бородкой и тощей, цыплячьей шеей священнодействовал в алтаре, помогая батюшке…

Ратмир внимательно следил за службой и по возможности как можно незаметнее разглядывал прихожан. После окончания службы народ, тихо перешёптываясь, двинулся к выходу. Неожиданно в том же правом углу храма послышался какой-то глухой удар, раздались женские возгласы и крики. Направлявшиеся к выходу прихожане замедлили шаг, оглядываясь в ту сторону.

– Что там? – спросила Мирослава.

– Не видно ничего. Но, похоже, что кто-то упал, – пробормотал Ратмир, вытягивая шею, чтобы разглядеть происходящее в той стороне.

«Падучая…падучая…», – вдруг пронёсся шёпот в толпе людей. Монашки и прихожане истово закрестились и ускорили свой ход к выходной двери.

– Пойдём, посмотрим. Может, помощь какая понадобится, – произнёс Ратмир и, схватив Мирославу крепко за запястье, потащил за собой, опираясь на посох и прикрывая её своей грудью от взволнованной толпы прихожан, направлявшихся к выходу.

– Погоди, не торопись, – с беспокойством произнесла она. – Ногу-то, ногу-то свою побереги. Всю литургию выстоял с больной ногой.

– Ничего, уже меньше болит, – откликнулся Ратмир.

Пробравшись сквозь редеющую толпу к нужному месту, они увидели упавшего навзничь на мраморный пол рядом с клиросом одного из певчих. Молодой, бородатый мужчина с закатившимися глазами лежал на спине. Тело его сводила судорога, а изо рта шла кровавая пена…

– Успел уже прикусить язык! – с досадой воскликнул Ратмир и, бросившись на колени перед упавшим певчим, быстро достал из голенища сапога кинжал. Кинув взгляд по сторонам, молча, выдернул из рук у одной из прихожанок шелковый платочек и, обмотав им кинжал, склонился над головой корчившегося в судорогах мужчины. С трудом разжав его окровавленные зубы, он освободил почти наполовину прокушенный багровый язык и с силой вставил между зубов певчего завёрнутый в платочек кинжал. Потом, придерживая мужчину за плечи, дождался, пока тот не перестал биться в судорогах и, тут же встав на ноги, сделал шаг назад. Под замершим телом певчего стала растекаться желтая лужа. Стоявшие вокруг прихожане оживились и начали перешёптываться.