Софья Орех - Долгий путь скомороха. Книга 2

– А как же должны решаться мирские вопросы: о пропитании, об одежде, о других насущных женских делах? – вдумчиво посмотрел на неё Ратмир.

– Для того есть специально обученные люди: экономка, казначей, келарь…

– Про это я уже слышал, – нетерпеливо перебил её скоморох. – Лучше скажи, какие ещё запреты есть в монастыре для послушниц.

– Никому нельзя покидать монастырь без благословения старшего.

– То есть, даже тебе, если нужно куда-то пойти из монастыря, то ты должна получить благословение у… у кого ты будешь получать его? – Ратмир откинул со лба прядь чёрных волос.

– Должна получить его у игуменьи или у схимницы Серафимы. А если их нет, то у отца Павла, – торопливо дополнила она, предвосхищая следующий вопрос Ратмира.

– Понятно. Хорошо, продолжи про свою дочь и её подруг.

– В обители нет подруг. Есть только сёстры, – бесхитростно поправила его женщина и продолжила: – В тот день моя Настюша и наши послушницы Полинушка и Олимпиадушка как всегда после заутреннего богослужения да приёма пищи работали на послушании в огородах: пололи траву, да выбирали зрелые коренья на обеденную трапезу. Мы с ней и виделись-то за день раза три всего. У меня ведь тоже есть своё послушание при монастыре.

– Какое?

– Я в нашей швейной мастерской золотошвейкой подвизаюсь. Вышиваю золотой ниткой аналавы и куколи для схимников. Даже для митрополита как-то вышивала одежды, – без тени гордости ответила она.

– А дочку-то почему не обучила этому мастерству? Всё же лучше, чем в огороде копаться.

– Дочь моя пока в рясофорных монахинях ходила, и потому ей послушание назначила игуменья Евникия. И при монастыре никогда не ропщут на указание старших и всегда с благодарностью принимают их. Даже иногда оскорбления, звучащие на общих послушаниях, мы все должны смиренно принимать, дабы совершенствовать свою опытность в духовной стезе и любви к ближнему своему.

Странное выражение на долю секунды появилось на лице у Ратмира и тут же исчезло. Он, как ни в чём не бывало, продолжил:

– Как в тот день себя вела твоя Настюша? Было ли что-то непривычное в её речи или в поступках?

– Каждый вечер перед отходом ко сну я вспоминаю тот день. Лежу полночи без сна, всё думаю и думаю – как это могло произойти? Кто это мог сотворить и за что? – горестно произнесла монахиня. – Да только так и нет у меня ответа на эти вопросы… Всё как обычно было в тот день…Ничто не предвещало такой беды…

– А как же ты и твоя дочь оказались в монастыре? Раз ты родила её, значит, была у тебя до этого другая жизнь?

– Была, Ратмир, была, – согласно кивнула та. – Да только после того, как опричники порешили всех мужчин в нашем роду, а всё добро отошло за какие-то долги в казну, то и другого выхода у меня не было. Сестра моя младшая ныне в Горицком монастыре. А я с дочерью оказалась здесь из великой милости боярина Федоскина. Это он помог нам попасть в эту обитель. Муж мой в его друзьях-товарищах ещё с детства числился. А схимница Серафима в светской жизни ему двоюродной сестрой приходилась. Вот она и взяла меня под своё попечение.

– Так вот, где я мог раньше эту фамилию слышать, – неслышно пробормотал Ратмир и вновь устремил пытливый взгляд на свою собеседницу. – Тогда ты упомянула, что там же была и Полинушка – племянница схимницы Серафимы.

– Правда твоя, Ратмир. Полинушке минуло четырнадцать годков. А третей девице – Олимпиадушке тоже было, как и моей Настюше, тринадцать, – теребя в руках край своего чёрного фартука, отозвалась келейница Ефросинья.

– Почему эти девицы оказались здесь? Их бы можно было замуж отдать, да и жили бы обычной мирской жизнью, – озадаченно произнёс Ратмир.

– Так кому же они понадобились бы – бесприданницы? Нашего уровня человек без приданного редко когда берёт девицу замуж. А опускаться ниже – позорно, – растерянно пробормотала женщина.

– Конечно, – саркастически улыбнулся Ратмир. – А молодых, красивых девиц на всю жизнь в монастырь запереть – это не позорно!

– Что ты такое говоришь, Ратмир?! – возмущённо сверкнула глазами монахиня. – Быть Христовой невестой – большая честь для каждой девицы. Да и не запирает их никто на пожизненное пребывание. Коли найдётся какой добрый человек, так девица может замуж идти. Никто ей в этом препятствовать не станет.

– А-а, ну тогда ладно, – протянул Ратмир. – Что сказала схимница Серафима, когда только узнала о случившейся беде?

– С минуту, наверное, молчала, пока не дошло. А потом вся тут же покраснела лицом, затряслась. Послала сразу за боярином Федоскиным – он как раз приезжал её навестить, да какие-то дела обговорить. Вот тут он, Ратмир, про тебя-то ей и рассказал…Может она за ним и посылала, когда уже в беспамятстве бредила после удара… Это ведь у неё после твоего отказа удар-то приключился, – с укоризной посмотрела она на скомороха.

– Сожалею, но вины своей за этим не чувствую, – негромко ответил Ратмир. – А что говорила она в бреду?

– Да повторяла всё «пошлите за ним, да пошлите за ним…». А за кем – всё не говорила… А вот уж перед самым концом она пришла в себя и сказала мне так: мол «Передай ему, Фроська, что ни в чём я не виновна…» и добавила, что глаза у него материны и что она их сразу признала… Что с тобой, Ратмир?

Скоморох сидел за столом, руками подпирая голову и пряча в ладонях лицо. Только кадык его пару раз нервно дёрнулся.

– Ничего, – глухо произнёс он, не отнимая ладоней от лица. – Сейчас пройдёт.

– Так вот я и говорю, что может это всё она боярину Федоскину хотела передать?.. Только глаза-то его здесь причём? – недоумённо развела она руками.

– Может быть, – как-то устало выдохнул Ратмир и, убрав руки от лица, добавил: – Пожалуй, закончим на сегодня, мать Ефросинья, притомился я что-то.

– Как скажешь, батюшка, – засуетилась келейница Ефросинья, поднимаясь со скамьи. – Когда захочешь – тогда и продолжим. Я, почитай, всё время здесь, при монастыре.

Ратмир, молча, кивнул ей. Лицом он, казалось, постарел, а в потухших глазах его читались боль и досада.

Через некоторое время повозка боярыни Мирославы Кольчуговой выехала из массивных ворот Девичьего монастыря. Мирослава было кинулась с улыбкой к Ратмиру, но встретив его безразличный взгляд, как-то съёжилась, замолчала и сжалась в своём углу повозки.

– Случилось чего, Ратмир? – нарушил тишину старик Никифор, недоумённо глядя на своего собеседника.

– Да, ничего, – отмахнулся тот и, взявшись за ручку дверцы повозки, постучал другой рукой по её крыше. – Эй, останови!

Повозка, проехав ещё сколько-то пути, остановилась.

– Вы езжайте, мне нужно побыть одному. Я схожу к тому озеру, затем вернусь, – не глядя ни на кого, отрывисто бросил он, и, морщась от боли, стал выбираться из повозки, опираясь на посох.