Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Но…

— «Крейцерова соната» будет звучать по-прежнему, обещаю.

— Не надо. Надоела до смерти.

Пятница, 11 декабря 1870 года,

Санкт-Петербург

Следующим утром семейство Тарусовых наконец-то в полном составе собралось за завтраком. И Дмитрий Данилович, и дети были рады, что княгиня пошла на поправку.

— Мамочка, а можно на Рождество амишку [109] Подружку (школьное арго XIX века) . приглашу? — спросила Татьяна.

— Какую из них?

— Иру Невжинскую. Ее родители путешествуют.

— В первый раз о ней слышу.

— Потому что старенькая [110] Второгодница (школьное арго XIX века) . , только с этого года. Ужасная мовешка [111] Шалунья (школьное арго XIX века) . …

— Не смей засорять русский язык, — возмутился Дмитрий Данилович. — Он красив и богат безо всяких «мовешек».

Старший сын Евгений толкнул под столом младшего брата. Володя повернулся к нему.

— Спроси про кота, — тихо шепнул Евгений.

— Зачем?

— Спроси.

— Папа! Лё котень-то? — выполнил просьбу брата Володя.

Изумленная Александра Ильинична посмотрела на гувернантку:

— Вы с ним учите итальянский?

— Нет, — ответила та. — Сама его не знаю.

— Это русский, — хором закричали дети.

— Вятский диалект, — объяснил Евгений. — Дворник Парфен так Володе на уличного кота указал: «Лё котень-то!», что в переводе означает «Глянь на кота!».

Возмущенный Дмитрий Данилович вышел из-за стола.

Проводив старших в гимназию, а Володю с гувернанткой на прогулку, Сашенька пришла к мужу:

— Почему ты на взводе?

— И вовсе не на взводе. Просто считаю, что дети не должны повторять эти ужасные словечки: жантильничать [112] Любезничать. , чепухенция, сослить [113] Острить. .

— Выходит, они тебе знакомы? А я, грешным делом, решила, что ты родился сразу взрослым и в гимназии не учился.

— Учился. И слова эти слыхал. Но никогда, особенно дома, их не говорил.

— Так никогда или только дома?

— Во всяком случае, не злоупотреблял.

— Так и дети не злоупотребляют. Зачем ты накричал на Таню? Почему такой раздраженный? В чем причина?

— Куда ты собираешься пойти?

— На свежий воздух, — соврала Сашенька. — Я всю неделю отвалялась в постели, Лёшич говорит, необходимо…

— Зачем ты лжешь? Я знаю, что едешь на вокзал. Знаю, кого собираешься встречать. Я все знаю.

— Сунул нос в дневник?

Тарусов промолчал.

— Что ж, так даже лучше, — пробормотала Сашенька.

Княгиня Тарусова приехала на Знаменскую площадь за десять минут до прихода курьерского. Огляделась: как всегда, у величественного здания с башенкой посередине выстроились в ожидании пассажиров сани, от запряженных в них лошадок подымался пар и смешивался с дымом от костров, возле которых топтались извозчики. Ничего, ровным счетом ничего не изменилось с понедельника, когда прибыла из Новгородской. Изменилась лишь она, Сашенька.

В лучшую ли сторону?

Княгиня прошла через зал, где размещались кассы, камеры хранения и ресторан, вышла на крытый дебаркадер — чудо прогресса и инженерной мысли. Оголенные металлические фермы высоко-высоко, почти у небес, удерживали крышу, под которой без всяких затруднений проезжал паровоз. Огромные, закругленные кверху окна пропускали внутрь столько света, что казалось, находишься не в помещении, а на залитой зимним ярким солнцем улице.

До прибытия курьерского оставалась пара минут. Сашенька не знала, в каком вагоне прибудет Шелагуров, потому встала там, где должен остановиться первый из них. Княгиня волновалась. В прошлое воскресенье внезапно выплеснулось копившееся много лет раздражение против Диди. Так вдруг захотелось ему отомстить. Нет, не отомстить, захотелось любви. Не той, что с Диди, привычной и скучной. А страсти, неистовой, неудержимой. Но что? Что дальше? Бросить теперь Диди и детей? Из-за того, что муж наскучил, что точно знаешь, как ответит на любой вопрос? Так и с любым другим через полгода будет точно самое. И не в этом ли счастье семейной жизни, в пресловутой предсказуемости? Ведь взлеты чреваты падением. Не лучше ли, когда нет ни тех, ни других?

Однако, не будь Шелагурова и встречи, о которой заранее договорились, Сашенька погибла бы, не смогла бы оторваться от лауданума, наркотика, который успел ею завладеть. Шелагуров, сам того не ведая, оказался соломинкой, за которую ухватилась и вытащила себя из пропасти. Шелагуров, а не муж. И не дети. Карикатурный помещик, к которому у нее вдруг проснулось желание в охотничьем домике.

Княгиня подошла к разносчику, торговавшему газетами, посмотрела на свежие номера. Ну как, как называлась та?

Что с ее памятью? Старость? С этим надо бороться. Завтра, нет, сегодня, сядет за изучение иностранного языка. Любого, хоть китайского. Нет, лучше итальянского. Ведь летом они с семьей едут в Италию.

Поедут ли? Есть ли вообще у нее семья?

«Глас Петербурга»! Точно. Она купила свежий номер, успела развернуть… И тут ее окликнул Шелагуров.

От Николаевского вокзала до дома, где жили Разруляевы, было недалеко, на санях минут пять.

— Боже, теперь этот подлец решил убить моего зятя [114] Брата жены. . Мы обязаны его опередить. — Александр Алексеевич испуган был не на шутку. — Что вы выяснили в редакции?

Сашенька все утро размышляла, как рассказать Шелагурову о событиях, случившихся за последние дни. Но сейчас сие было не к месту. И совершенно неважно.

— Мне не удалось туда съездить, потом объясню.

Сани лихо затормозили, обдав прохожих снегом. Помещик выскочил первым и помог вылезти Сашеньке. Они поднялись по ступенькам, Шелагуров постучал. Швейцар открыл сразу.

— С приездом, Александр Алексеевич, — поприветствовал он всегда щедрого барина.

Тот, не кивнув, спросил:

— Дома ли Сергей Осипович?

— Еще не спускались.

Швейцар хотел добавить, что и барыня дома, но Шелагуров, перепрыгивая через ступеньки, уже поскакал вверх. Его спутница еле за ним поспевала.

Яблочков вышел из каморки:

— Это еще кто?

— Брат госпожи Разруляевой.

— С супругой?

Швейцар пожал плечами:

— Не знаю, первый раз ее вижу.

Когда поднялись, Шелагуров предложил:

— Давайте переведем дух и успокоимся. Не хочу напугать Сергея.

— Если он жив, — произнесла княгиня.

Нехорошие предчувствия терзали ее душу. Если Разруляев уже убит, виновата в этом она. Могла ведь спасти ему жизнь. Достаточно было съездить в библиотеку, выяснить название газеты, посетить редакцию.

Шелагуров повернул ручку звонка. Но, кроме колокольчика, они услышали странный звук.

— Что за хлопок? — спросила Сашенька.

— Выстрел. Зовите швейцара, надо ломать. — Шелагуров стал дергать за ручку, пытаясь сорвать дверь с петель.