Борис Акунин - Коронация, или Последний из романов

Я насторожился. Нехорошие предзнаменования в такой день – это не пустяки. Коронация – событие исключительное, тут каждая мелочь имеет значение. У нас среди дворцовых есть такие гадальщики, что весь ход церемонии по часам раскладывают, чтоб определить, как будет проистекать царствие и на каком его отрезке следует ожидать потрясений. Это, положим, суеверие, но бывают приметы, от которых не отмахнёшься. Например, в коронацию Александра Освободителя на вечернем приёме ни с того ни с сего на столе вдруг лопнула бутылка с шампанским – будто бомба взорвалась. Тогда, в 1856 году, бомбистов ещё и в заводе не было, поэтому никто не знал, как истолковать этакий казус. Лишь много позже, через четверть века, прояснилось. А на прошлой коронации государь раньше положенного возложил корону на чело, и наши зашептались, что царствие будет недолгим. Так и вышло.

– Сначала, – оглянувшись на дверь, стал рассказывать Сомов, – когда куафер прилаживал её величеству корону к причёске, от волнения слишком сильно ткнул заколкой – так что государыня вскрикнула. До крови уколол… А потом, уже после начала шествия, у его величества внезапно оборвалась цепь ордена Андрея Первозванного, и прямо наземь! Про заколку только наши знают, но оказию с орденом заметили многие.

Да, нехорошо, подумал я. Однако могло быть куда хуже. Главное – венчание на царство состоялось, все-таки доктор Линд не сорвал этого высокоторжественного события.

– Что англичане? – неопределённо спросил я, не зная, известно ли в Эрмитаже о дуэли.

– Лорд Бэнвилл уехал. Вчера, в полдень. Даже на коронации не присутствовал. Оставил записку его высочеству и съехал. Бледный весь и сердитый. То ли обижен, то ли заболел. Оставил щедрейшие наградные всему старшему персоналу. Вам, Афанасий Степанович, золотую гинею.

– Поменяйте на рубли и от моего имени раздайте поровну Липпсу и обоим кучерам, они хорошо поработали, – сказал я, решив, что от этого душегуба мне наградных не нужно. – А что же мистер Карр?

– Остался. Лорд и своего дворецкого ему оставил – отбыл в одиночестве.

– Что мадемуазель Деклик, не скучает без воспитанника? – с деланой небрежностью наконец подступился я к самому важному.

В коридоре послышались тихие шаги. Я обернулся и увидел Фандорина. Он был в домашней венгерской куртке с шнурами, с сеточкой на волосах, в войлочных туфлях. Весь гладкий, мягко ступающий, с мерцающими в полутьме глазами – ну чисто кот.

– Ночной швейцар сказал мне, что вы в-вернулись. А где Эндлунг? – спросил он безо всякого приветствия.

Из вопроса об Эндлунге следовало предположить, что Павел Георгиевич рассказал Фандорину о нашей экспедиции. Несмотря на сильнейшую неприязнь, которую вызывал у меня этот человек, мне не терпелось с ним поговорить.

– Ступайте, Корней Селифанович, – сказал я помощнику, и тот, умный человек, немедленно удалился. – С господином камер-юнкером все в порядке, – коротко ответил я, и чтобы предупредить дальнейшие неприятные расспросы, добавил. – К сожалению, мы попусту потратили время.

– У нас тоже не всё гладко, – сказал Фандорин, присаживаясь. – Вы ведь исчезли п-позавчера вечером, когда Эмилия ещё не вернулась. Она отлично справилась с заданием, и мы с точностью определили тайное убежище Линда. Оказалось, что он прячет ребёнка в усыпальнице княжны Бахметьевой, это такая часовня с подземным склепом, выстроенная близ стены Новодевичьего монастыря. Княжна покончила с собой от несчастной любви лет сто тому назад, хоронить в монастыре её не дали, вот безутешные родители и возвели нечто вроде мавзолея. С тех пор род Бахметьевых пресёкся, часовня обветшала, на двери ржавый замок. Однако это одна видимость. Мадемуазель рассказывает, что, когда её вводили с завязанными глазами в холодное помещение, она всякий раз слышала звук хорошо смазанных петель. Архитектурного плана часовни раздобыть не удалось, известно лишь, что сама усыпальница находится в п-подземелье.

Эраст Петрович стал чертить пальцем на столе:

– Вчера ещё на рассвете п-приготовились. Это <���он поставил хлебницу> – монастырь. Вот – часовня <���сбоку пристроил солонку>. Вокруг пустырь, тут – пруд <���он плеснул на клеёнку немного чаю>. В общем незаметно не подберёшься. Расставили людей по изрядному периметру, замаскировали. Внутрь лезть не стали.

– Почему? – спросил я.

– Дело в том, Зюкин, что вокруг Новодевичьего монастыря ещё со Смутных времён вся земля изрыта подземными лазами. То поляки осаждали, то Лжедмитрий, то позднее стрельцы подкапывались, чтоб царевну Софью из неволи вызволить. Я уверен, что Линд, как субъект п-предусмотрительный и осторожный, выбрал именно это место неспроста. Там должен быть путь отхода, это всегдашняя его тактика. Поэтому я решил действовать по-другому. Он сдвинул брови, вздохнул.

– Вчера передача камня была назначена на пять часов п-пополудни, так как венчание должно было завершиться в два. Сразу после церемонии «Орлова» вынули из скипетра…

– Дозволение на обмен получено?! – воскликнул я. – Значит, она ошиблась, и Михаила Георгиевича всё-таки решено спасти!

– Кто она? – сразу же вцепился Фандорин, однако понял по моему виду, что ответа не будет, и продолжил.

– «Орлова» мне вверили с одним условием. Я дал гарантию, что камень ни в каком случае у Линда не останется. Ни в каком случае, – со значением повторил он.

Я кивнул:

– То есть, если придётся выбирать между жизнью его высочества и бриллиантом…

– Вот именно.

– Но как можно быть уверенным, что «Орлов» не достанется доктору? Разве госпожа Деклик сможет ему помешать? И потом, вы сами говорите, подземные ходы…

– Я поставил Линду условие, переданное Эмилией ещё позавчера. Поскольку речь идёт не об обычной драгоценности, а о священной реликвии, б-бриллиант не может быть доверен слабой женщине. Гувернантку будет сопровождать хранитель. Один, без оружия, так что нападения Линду можно не опасаться…

– Кто же этот хранитель?

– Я, – грустно молвил Фандорин. – Хорошо было придумано, правда?

– И что же?

– Ничего не вышло. Я загримировался старым, сутулым камер-лакеем, да, видно, недостаточно тщательно. Мы с Эмилией больше часа простояли в Храме. К нам никто не подошёл. А позавчера, когда она была одна, никаких затруднений не возникло. Снова записка, закрытая карета в одном из ближних п-переулков, и так далее. Вчера же мы прождали до четверти седьмого и вернулись обратно не солоно хлебавши.

– Неужто Линд отказался от обмена? – упавшим голосом спросил я.

– Как бы не так. В Эрмитаже нас поджидало письмо, доставленное прежним порядком – через почтальона, но без штемпеля. Вот, п-прочтите, тем более что это имеет самое непосредственное отношение к вашей персоне.