Джулиан Барнс - Артур и Джордж

На это Дойл не ответил, он лишь выпятил подбородок и затянулся сигарой. Энсон еще раз подумал: упрямый черт, этот шотландец, или ирландец, или кем он там себя объявляет.

– Вы хотите, чтобы он оказался полностью безвинным, так? Не просто безвинным, а полностью безвинным? Как показывает мой опыт, Дойл, каждый хоть в чем-то да повинен. Если вердикт гласит «невиновен», это не то же самое, что «безвинен». Полностью безвинных практически нет.

– А Иисус Христос?

«Ох, умоляю, – подумал Энсон. – Я ведь тоже не Понтий Пилат».

– Ну, с сугубо юридических позиций, – мягким, сытым тоном заговорил он, – можно было бы утверждать, что Господь споспешествовал тому, чтобы навлечь на Себя гонения.

Теперь уже Дойл почувствовал, что они уклоняются от темы.

– В таком случае разрешите спросить: что же, по вашему мнению, произошло в реальности?

Энсон рассмеялся, причем чересчур откровенно.

– Боюсь, это вопрос из детективной литературы. Из области того, что потребно вашим читателям и в подкупающей манере предоставляется вами. «Расскажите нам, что же произошло в реальности». Большинство преступлений, Дойл, подавляющее большинство, совершается без свидетелей. Взломщик дожидается ухода хозяев. Убийца дожидается, чтобы рядом с жертвой никого не было. Изувер, вспарывающий брюхо лошади, дожидается ночной темноты. А когда есть свидетель, это чаще всего сообщник – второй злоумышленник. Когда преступник схвачен, он лжет. Всегда. Допросите пару сообщников по отдельности – и услышите две лживые истории. Если одного вынудят стать свидетелем обвинения, он сочинит новую ложь. Можно бросить все силы полицейского управления Стаффордшира на раскрытие уголовного дела – мы все равно не узнаем, что же, как вы вопрошаете, «произошло в реальности». Я не философствую, а рассуждаю чисто практически. Для вынесения приговора достаточно того, что нам известно, – того, что в конечном счете стало нам известно. Извините, что позволил себе лекцию о положении дел в реальном мире.

Дойл мог только гадать, настанет ли такой день, когда его прекратят попрекать за создание Шерлока Холмса. Все поправляют, советуют, наставляют, поучают – будет ли этому конец? Но отступать нельзя. Просто не нужно поддаваться на провокации.

– Оставим это в стороне, Энсон. И допустим – боюсь, такое допущение необходимо, – что к концу вечера ни одному из нас не удастся сдвинуть другого с места. Напрашивается вопрос. Верите ли вы, что уважаемый молодой солиситор, никогда прежде не проявлявший признаков жестокости, вдруг выбирается из дома среди ночи, чтобы нанести подлое, жестокое увечье шахтерскому пони? Я прошу вас ответить: зачем?

Энсон мысленно взвыл. Мотив. Преступный склад ума. Опять начинается. Встав, он подлил в стаканы бренди.

– За игру воображения платят не мне, а вам, Дойл.

– И все равно я не считаю его виновным. Мне не под силу сделать скачок, какой совершили вы. В данный момент вы не на свидетельской трибуне. Мы с вами, двое английских джентльменов, сидим за превосходным коньяком и, смею сказать, еще более превосходными сигарами, в прекрасном доме посреди этого славного графства. Все сказанное вами останется в этих стенах, даю слово. Я просто спрашиваю: с вашей точки зрения – зачем?

– Ну хорошо. Начнем с известных фактов. Дело Элизабет Фостер, прислуги за все. Туда, по вашим утверждениям, уходит корнями эта история. Естественно, мы подняли то старое дело, но расследование не возобновляли за недостаточностью улик.

Дойл в недоумении посмотрел на главного констебля.

– Не понимаю. Расследование было. Она во всем призналась.

– Расследование проводилось в частном порядке – самим викарием. А девушку запугали нанятые им адвокаты, вот она и призналась. Вряд ли такое придется по душе прихожанам.

– Значит, полиция уже тогда отказалась защищать эту семью?

– Дойл, мы назначаем расследование только при наличии улик. Как и произошло в тот раз, когда сам солиситор сделался жертвой нападения. Ага, вижу, он вам не докладывал.

– Он не ищет жалости.

– Вот, кстати. – Энсон достал из папки какой-то документ. – От ноября девятисотого года. Подвергся нападению двух молодых жителей Уэрли. Те двое в Лендивуде протащили его сквозь живую изгородь, а один из них испортил ему зонт. Оба признали свою вину. Выплатили сумму ущерба. По решению кэннокского суда. А вы не знали, что он там бывал?

– Можно взглянуть?

– К сожалению, нельзя. Полицейские протоколы.

– Тогда назовите хотя бы фамилии осужденных. – Видя, что Энсон колеблется, он добавил: – Я всегда смогу пустить по следу моих ищеек.

К удивлению Дойла, Энсон шутливо тявкнул.

– Значит, вы тоже охотитесь с ищейками? Ладно, фамилии такие: Уокер и Глэдуин. – Он понял, что для Дойла они пустой звук. – Вообще говоря, мы можем предположить, что это не единичный случай. Видимо, нападения случались и до, и после – ну, вероятно, не столь злостные. Наверняка и оскорбления были. В Стаффордшире молодежь не святая.

– Если хотите знать, Джордж Эдалджи категорически отрицает, что в основе его злоключений лежит расовая неприязнь.

– Тем лучше. Значит, мы спокойно можем на ней не останавливаться.

– Но я, разумеется, – добавил Дойл, – не согласен с его анализом ситуации.

– Воля ваша, – невозмутимо ответил Энсон.

– А как это нападение связано с делом?

– Очень просто, Дойл: нельзя понять конца, не зная начала. – Теперь Энсон благодушествовал. Его удары один за другим достигали цели. – У Джорджа Эдалджи были серьезные основания ненавидеть Уэрли и окрестности. Во всяком случае, он так считал.

– И поэтому взялся калечить скот, чтобы отомстить? Где связь?

– Сразу видно, что вы горожанин, Дойл. Корова, лошадь, овца, свинья – это не просто домашний скот. Это средства к существованию. Скажем так, экономическая мишень.

– А вы можете продемонстрировать связь между теми, кто напал на Джорджа в Лендивуде, и каким-либо изувеченным впоследствии животным?

– Нет, не могу. Но от преступников и нельзя ожидать логики.

– Даже от умных?

– От умных – тем более, как показывает мой опыт. В общем, у нас есть молодой человек, любимчик своих родителей, который застрял в отчем доме, хотя его младший брат давно выпорхнул из гнезда. Наш молодой человек затаил злобу на всю округу, перед которой чувствует свое превосходство. У него катастрофические долги. Ростовщики угрожают ему судом, а это уже полный крах карьеры. Он вот-вот потеряет все, к чему так долго шел…

– И что из этого следует?

– Из этого следует… что он, вероятно, помешался, совсем как ваш друг мистер Уайльд.

– Уайльда, с моей точки зрения, развратил собственный успех. Ежевечерние овации в Вест-Энде по силе воздействия несопоставимы с рецензиями на справочник по железнодорожному праву.