Джулиан Барнс - Артур и Джордж

– Джордж, зачем так вопить?

В халате с отделкой позументом капитан Энсон на цыпочках прошествовал в спальню, сияя широкой улыбкой.

– Меня не волнует, если Великий Сыщик сидит на корточках под дверью, приложив ухо к замочной скважине. За сегодняшний вечер я ему преподал пару уроков на темы реального мира.

Бланш Энсон, редко видевшая мужа в такой эйфории, сочла за лучшее до выходных конфисковать ключик от подставки с тремя графинами.

Выйдя из дверей Грин-Холла, Артур закипал все сильнее. Первый отрезок обратного пути до Хайндхеда почти не умерил его ярости. Ветка Уолсолл – Кэннок – Ружли Лондонской Северо-Западной железной дороги выросла в сплошной ряд провокаций: Стаффорд, где Джорджу вынесли приговор; затем Ружли, где он учился в школе; Хеднесфорд, где подвизается сержант Робинсон, которому он якобы угрожал прострелить голову; Кэннок, где эти олухи-магистраты решили передать его дело в уголовный суд; Уэрли – Чёрчбридж, откуда все началось; мимо лугов, где – не исключено – паслись стада Блуитта; а дальше через Уолсолл, где, скорее всего, и коренился этот заговор, в Бирмингем, где Джордж был арестован. Каждая остановка на этой линии возвещала голосом Энсона: «Я и иже со мной здесь и хозяева, и народ, и правосудие».

Джин еще не видела Артура в таком состоянии. До вечера еще далеко, а он уже гремит сервизом, рассказывая о своей поездке.

– И как ты думаешь, что еще он заявил? Он посмел утверждать, что моей репутации не пойдет на пользу, если… если мои дилетантские рассуждения получат огласку. С такой надменностью я не сталкивался с той поры, когда в бытность свою нищим эскулапом в Саутси пытался убедить толстосума-пациента, считавшего себя смертельно больным, что он здоров как бык.

– И что ты предпринял? Я имею в виду – тогда, в Саутси?

– Что я предпринял? Повторил, что он в добром здравии, а в ответ услышал, что он не для того платит врачу, чтобы такое выслушивать; тогда я посоветовал ему обратиться к другому специалисту, который по заказу диагностирует у него любой недуг.

Джин смеется, рисуя в своем воображении эту сцену; ее веселье омрачается лишь легким сожалением оттого, что ее там не было и быть не могло. Впереди у них совместное будущее, это правда, но ей вдруг становится обидно, что на ее долю не выпало даже мизерного прошлого.

– И что ты теперь будешь делать?

– Я уже точно знаю, что буду делать. Энсон думает, что я подготовил свои выкладки с намерением отправить их в Министерство внутренних дел, где они, покрываясь пылью, будут небрежно упомянуты в каком-нибудь служебном обзоре, который если и увидит свет, то после нашей смерти. Я в эти игры не играю. Мои выводы получат максимально возможную огласку. В поезде я все продумал. Свой отчет я направлю в «Дейли телеграф», где его, надо думать, охотно напечатают. Но этим я не ограничусь. Я попрошу сопроводить мой материал пометкой «Авторское право не защищено», чтобы другие газеты, и прежде всего мидлендские, смогли его перепечатать в полном объеме и без выплаты гонорара.

– Потрясающе. И очень великодушно.

– Это так, к слову. Еще неизвестно, что окажется наиболее эффективным. Помимо всего прочего, я теперь четко обозначу позицию капитана Энсона в этом деле, его изначально предвзятое отношение, которое бросается в глаза. Если он пожелает услышать мои «дилетантские рассуждения» о своих действиях, пусть получит. А если надумает привлечь меня за клевету в печати, я еще оглашу их в суде. А когда я с ним разделаюсь, он увидит, что его служебные перспективы не столь радужны, как ему кажется.

– Артур, ты позволишь?..

– Да, дорогая?

– Быть может, не стоит превращать эту кампанию в единоличную вендетту против капитана Энсона.

– А почему бы и нет? Считай, все зло – от него.

– Я что хочу сказать, Артур, милый: нельзя допустить, чтобы капитан Энсон отвлек тебя от главной цели. Если у него это получится, то сам же капитан Энсон порадуется больше всех.

Артур взглянул на нее с гордостью и удовольствием. До чего же дельная мысль и вдобавок чертовски разумная.

– Ты совершенно права. Я прижму Энсона ровно настолько, насколько потребуется в интересах Джорджа. Но он не выйдет сухим из воды. На втором этапе я ославлю и его самого, и все полицейское управление. Вокруг истинного виновника кольцо сжимается, и если я покажу, что все это время он орудовал под носом у Энсона, который пальцем не шевельнул, чтобы его остановить, то главному констеблю останется одна дорога – в отставку. А напоследок я добьюсь реорганизации полицейского управления Стаффордшира снизу доверху. Полный вперед!

Он подмечает улыбку Джин, в которой ему видится и восхищение, и снисходительность – мощное сочетание.

– И кстати, дорогая, сдается мне, что нам пора назначить дату бракосочетания. Иначе тебя сочтут бессовестной кокеткой.

– Меня, Артур? Меня?

Коротко посмеявшись, он берет ее за руку. Полный вперед, говорит он себе, а то, не ровен час, в машинном отделении случится взрыв.

Вернувшись в «Подлесье», Артур берется за перо, чтобы стереть Энсона в порошок. То письмо приходскому священнику: «…верю, что смогу отправить оскорбителя на каторжные работы» – слыханное ли дело: такая вопиющая предвзятость со стороны ответственного лица? Переписывая эти слова, Артур чувствовал, как в нем закипает злость; чувствовал он и отрезвление от совета Джин. Действовать нужно так, чтобы добиться максимальной пользы для Джорджа: с одной стороны, не скатываться до клеветы, а с другой – выразить неопровержимое суждение об Энсоне. Давненько не сталкивался он с такой пренебрежительностью. Ну ничего, Энсон прочувствует то же самое на своей шкуре.

В настоящее время [начал он] у меня нет сомнений в том, что капитан Энсон был совершенно честен в своей неприязни к Джорджу Эдалджи и не отдавал себе отчета в своих предубеждениях. Ожидать иного было бы неразумно. Но человек, занимающий такой пост, не имеет права на подобные чувства. Они слишком сильны, его подчиненные слишком слабы, а результаты ужасающи. Если проследить весь ход событий, то начальственная неприязнь изливалась наружу, пока не пропитала всех его подчиненных. Когда к ним попал Джордж Эдалджи, к нему не проявили даже самой элементарной справедливости.

Ни до возбуждения дела, ни в ходе судебного разбирательства, ни потом. Самонадеянность Энсона оказалась столь же безграничной, сколь и его предвзятость.

Мне неизвестно, какие последующие донесения капитана Энсона помешали отправлению правосудия на уровне Министерства внутренних дел, но я твердо знаю, что поверженного человека не только не оставили в покое, но и приложили все усилия к тому, чтобы очернить его имя, а также имя его отца, чтобы запугать всякого, кто мог бы вникнуть в обстоятельства дела. Когда к ним проявил внимание мистер Йелвертон, ему пришло письмо за подписью капитана Энсона, датированное восьмым ноября 1903 года: «Справедливо будет Вас предупредить: Вы лишь впустую потратите время, если попытаетесь доказать, что Джордж Эдалджи не мог, в силу своей профессии и предположительной порядочности, взяться за написание оскорбительных и гнусных писем. Его отец и я лично в равной степени уверены в тяге Эдалджи к анонимным пасквилям; некоторые лица прочувствовали эту его склонность на собственном опыте».