Джулиан Барнс - Артур и Джордж

В вагоне Джордж читает газету и пытается сформировать собственное мнение о событиях всемирового масштаба. В прошлом месяце мистер Чемберлен выступил в бирмингемской ратуше с важной речью на тему колоний и льготных тарифов. Джордж занимает позицию сдержанного одобрения (хотя его мнением пока никто не интересуется). В следующем месяце граф Робертс Кандагарский должен получить почетное гражданство – ни один человек в здравом уме не станет оспаривать эту привилегию.

Из газеты он узнает и другие новости, более тривиальные, местного значения: близ Уэрли вновь полоснули домашнее животное. У Джорджа возникает мимолетный вопрос: каким разделом уголовного права предусмотрена ответственность за подобные деяния: следует ли квалифицировать их как уничтожение частной собственности, согласно Закону о краже, или же существуют какие-либо другие законодательные акты, где прописаны конкретные виды животных? Его радует, что трудится он в Бирмингеме и жить будет там же – это лишь дело времени. Понятно, что нужно будет объявить о своем решении, переступив через отцовское недовольство, мамины слезы и молчаливое, а от этого еще более мучительное отчаяние Мод.

Сегодня утром, по мере того как луга, испещренные стадами, уступают место аккуратным пригородам, Джордж ощущает заметный прилив бодрости. Много лет назад отец сказал, что фермерские сыновья и батраки – это смиренные земли: их любит Господь, они наследуют землю. Ну не все же без разбору, проносится в голове у Джорджа, и отнюдь не в соответствии с теми правами наследования, которые ему известны.

С ним в вагоне часто едут школьники, по крайней мере до Уолсолла, где находится классическая гимназия. Своей гимназической формой, даже одним своим присутствием они порой напоминают Джорджу о тех жутких временах, когда его обвинили в краже ключа от дверей этого учебного заведения. Но то – дело прошлое, а нынешние гимназисты в большинстве своем держатся вполне уважительно. Одна группка уже примелькалась; вслушиваясь в их болтовню, Джордж запоминает фамилии этих мальчиков: Пейдж, Гаррисон, Грейторекс, Стэнли, Ферридей, Куибелл. Через три-четыре года совместных поездок они уже кивают ему при встрече.

В доме номер пятьдесят четыре по Ньюхолл-стрит значительная часть времени уходит на оформление сделок с недвижимостью; один опытный законник сказал, что в этой работе «нет места воображению и свободному полету мысли». Такая пренебрежительная оценка ничуть не смущает Джорджа; ему этот род деятельности видится конкретным, ответственным и необходимым. Помимо всего прочего, он оформил несколько завещаний, а в последнее время клиентура его расширилась в связи с публикацией «Железнодорожного права». У одного потерян багаж, у другого без видимой причины опоздал поезд, а некая дама, поскользнувшись и упав на станции Сноу-Хилл, получила растяжение запястья, и все из-за того, что железнодорожник по халатности разлил возле локомотива масло. Несколько случаев было связано с транспортными происшествиями. У него создается впечатление, что житель Бирмингема подвергается куда большему риску попасть под колеса велосипеда, автомобиля, конного экипажа, трамвая и даже поезда, чем можно себе представить. Не исключено, что в скором времени именно Джорджа Эдалджи, дипломированного поверенного, будут вызывать на место происшествия всякий раз, когда человеческое тело пострадает от чьего-либо безрассудного управления транспортным средством.

Поезд в обратном направлении отбывает от платформы вокзала Нью-стрит в 17:25. В этот час школьники – редкие пассажиры. Вместо них в вагон порой набивается более многочисленный и неотесанный контингент, вызывающий у Джорджа неприязнь. В его сторону то и дело летят совершенно неуместные ремарки: насчет отбеливателя, насчет забывчивости его матери, которая не пользуется карболкой, а также вопросы о том, спускался ли он сегодня в забой. Обычно он игнорирует эти выпады, но если какой-нибудь желторотый грубиян совсем уж распояшется, Джордж, вероятно, не преминет напомнить, с кем тот имеет дело. Сам он не из храбрецов, но в подобных случаях держится на редкость спокойно. Он знает английские законы и уверен, что в случае чего сможет на них рассчитывать.

Бирмингем Нью-стрит, 17:25. Уолсолл, 17:55. По неизвестным Джорджу причинам этот поезд минует Бёрчхиллз без остановки. Далее Блоксвич, 18:02; Уэрли-Чёрчбридж, 18:09. В 18:10 он кивком приветствует начальника станции мистера Мерримена (и при этом нередко вспоминает, какое решение вынес его честь судья Бэкон, когда в 1899-м суд графства Блумсбери рассматривал дело о незаконном удержании просроченных сезонных билетов) и, повесив зонт на левое запястье, шагает к дому.

За два года, истекшие со времени назначения инспектора Кэмпбелла в полицейское управление Стаффордшира, ему пару раз доводилось встречаться с капитаном Энсоном, но в Грин-Холл его не вызывали ни разу. Дом главного констебля стоял на окраине города, среди заливных лугов на дальнем берегу реки Соу, и слыл самым большим жилым особняком от Стаффорда до Шагборо. Ступая по гравию подъездной аллеи, отходящей от Личфилд-роуд, и видя постепенно открывающиеся размеры Холла, Кэмпбелл невольно задавался вопросом, какую же площадь тогда занимает «Шагборо» – особняк, принадлежащий старшему брату капитана Энсона. Сам главный констебль, будучи только лишь вторым сыном, вынужденно довольствовался этим скромным побеленным жилищем: три этажа, фасад в семь или восемь окон, внушительный портик с четырьмя колоннами. По правую руку виднелась терраса, дальше – заглубленный розарий, а за ним беседка и теннисный корт.

Все это Кэмпбелл отметил, не замедляя шага. Дверь отворила горничная, и он попытался на время забыть о своих естественных профессиональных привычках: оценивать возможный уровень неподкупности и доходов обитателей дома, запечатлевать в памяти предметы, которые в первую очередь прихватывают воры, а в отдельных случаях – еще и те, что, по всей вероятности, уже прошли через воровские руки. Напустив на себя равнодушный вид, он тем не менее отметил и полированное красное дерево, и облицованные белыми панелями стены, и причудливую вешалку в прихожей, а справа – лестницу с оригинальными витыми балясинами.

Его провели в комнату слева от входа. Вероятно, кабинет Энсона: по обе стороны камина стоят кожаные кресла с высокими спинками, над камином нависает голова убитого лося или оленя. Какого-то сохатого, одним словом; Кэмпбелл на охоту не ездил, да и не имел такого желания. Вырос он в Бирмингеме и не по своей воле подал рапорт о переводе: его жена, устав от городской суматохи, затосковала о размеренной жизни на просторах своего детства. Всего-то пятнадцать миль, но для Кэмпбелла это было равносильно ссылке в другую страну. Местные господа от тебя нос воротят, фермеры живут замкнуто, шахтеры и кузнецы – та еще публика, мягко говоря. Всякие смутные представления о романтике сельской жизни очень быстро развеялись. А отношение к полиции здесь, похоже, было еще хуже, чем в городе. Он уже потерял счет эпизодам, когда оказывался пятой спицей в колеснице. Допустим, совершено преступление, о нем даже заявлено в полицию, но жертвы демонстративно склоняются к собственному понимаю правосудия, а не к тому, что навязывает им какой-то прощелыга в костюме-тройке и шляпе-котелке, от которых за версту несет городским духом.