Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Сэр,

имярек, чьи инициалы вы легко угадаете, в среду вечером сядет в поезд, идущий из Уолсолла, и повезет домой новый крюк, спрятанный во внутреннем потайном кармане, и если вам или вашим ребятам удастся слегка раздернуть на нем пальто, вы сразу заметите эту штуковину, поскольку она на полтора дюйма длиннее прежней, которую он забросил подальше на косогоре, обнаружив сегодня утром за собой слежку. За выброшенной вещицей он придет часов после пяти-шести, а если не появится дома завтра, то уж в четверг точно, а вы опрометчиво отозвали своих людей в штатском. Рано вы их отправили восвояси. Подумать только: он избавился от улики вблизи того места, где несколько дней тому назад двое ваших лежали в засаде. Но, сэр, у него соколиный глаз, слух острый как бритва, ноги проворные, а поступь бесшумная, как у лисы, и ему ничего не стоит на четвереньках подкрасться к несчастным животным, по-быстрому приласкать, а потом ловко полоснуть крюком поперек брюха – бедняги даже взвыть не успевают, как у них кишки вываливаются на землю. Чтобы застукать его на месте преступления, вам понадобится 1000 сыщиков, потому что летает он мухой и знает все углы и норы. Вам известно, кто он такой, и я могу это доказать, но пока за привлечение его к суду не назначат награду в сотню фунтов, я больше стучать вам не буду.

Выжидая, Энсон смотрел на Кэмпбелла.

– Мои люди не видели, чтобы кто-либо выбрасывал хоть какой-нибудь предмет, сэр. И не находили ничего похожего на крюк. Может, этот имярек и вправду калечит животных таким вот способом, а может, и другим, но, как мы убедились, кишки у них на землю не вываливаются. Прикажете взять под наблюдение уолсоллские поезда?

– Неужели после этого письма здесь в разгар лета появится какой-нибудь тип в долгополом пальто, будто специально напрашиваясь на обыск?

– Непохоже, сэр. Как по-вашему, означенная сумма в сто фунтов стерлингов – это умышленный отклик на предложенное заявителем денежное вознаграждение?

– Весьма вероятно. Наглость неимоверная. – Помолчав, Энсон взял со стола еще один листок. – Но второе послание – сержанту Робинсону из Хеднесфорда – и того хуже. Вот, судите сами. – Энсон передал письмо подчиненному.

Придет ноябрь – и настанут в Уэрли веселые деньки: на очереди маленькие девочки, потому как до наступления весны в округе почикают, что тех лошадей, ровно два десятка малолеток. Не надейтесь поймать тех, кто режет скотину; они не поднимают шума и будут часами хорониться в логове, пока вы не снимете посты… Мистер Эдалджи, которого, по слухам, на ночь запирают, в воскресенье вечером поедет в Бир-м и там близ Нортфилда встретится с Капитаном, чтобы обсудить, как дальше обстряпывать делишки под носом у толпы сыщиков, и сдается мне, вскорости будут прирезаны коровы, причем не ночью, а средь бела дня… А потом, чую, и в наших краях до скотины доберутся, и первыми на очереди станут фермы Кросс-Киз и Уэст-Кэннок… А коли ты, жирный гад, встанешь мне поперек дороги или надумаешь подбираться к моим дружкам, прострелю тебе тупую башку из ружья твоего родного папаши.

– Это плохо, сэр. Очень плохо. Такое письмо не стоит предавать огласке. Паника начнется в каждой деревне. «Два десятка малолеток…» Из-за домашнего скота люди и то всполошились.

– У вас есть дети, Кэмпбелл?

– Парень. И девочка, маленькая еще.

– Н-да. Единственное в этом письме обнадеживает: что некто грозится застрелить сержанта Робинсона.

– Это обнадеживает, сэр?

– Ну, быть может, самого сержанта Робинсона – не слишком. Но отсюда следует, что наш подопечный зарвался. Он угрожает убийством офицеру полиции. Внести это в обвинительное заключение – и мы обеспечим ему пожизненную каторгу.

Если сумеем найти этого писаку, подумал Кэмпбелл.

– Нортфилд, Хеднесфорд, Уолсолл – он пытается гонять нас из стороны в сторону.

– Несомненно. С вашего позволения, инспектор, я подведу итоги, а вы меня поправите, если найдете слабое звено в моих рассуждениях.

– Слушаюсь, сэр.

– У вас хорошие профессиональные задатки… нет, не спешите меня поправлять. – Из своего арсенала Энсон выбрал самую незаметную улыбку. – Профессиональные задатки у вас очень хорошие. Однако этому расследованию уже три с половиной месяца, из которых в течение трех недель вам подчинялся отряд специального назначения в составе двадцати констеблей-добровольцев. Но обвинения до сих пор не предъявлены, арестованных нет, даже подозреваемых, по существу, нет, и никаких проверок не проводилось. А между тем резня идет полным ходом. Пока все верно?

– Все верно, сэр.

– Контакты с местным населением, которые, как я понимаю, даются вам куда тяжелее, чем в великом городе Бирмингеме, улучшились. Наконец-то люди начали сотрудничать с полицией. Но все наши сколько-нибудь серьезные зацепки до сих пор основываются на подметных письмах. Вот, например, что это за таинственный Капитан, у которого чрезвычайно неудобное место жительства – на другом конце Бирмингема? Должны ли мы заняться им вплотную? Думаю, нет. Какая корысть этому Капитану резать животных, чьи владельцы-провинциалы ему совершенно незнакомы? Но не наведаться в Нортфилд было, видимо, упущением со стороны следствия.

– Все верно.

– Значит, подозреваемых – или единственного подозреваемого – надо искать среди местных жителей, как мы и предполагали с самого начала. Я склоняюсь к тому, что их окажется больше одного. Вероятно, трое-четверо. Это логично. Мне видится, что один пишет письма, другой, курьер, развозит их по городам и весям, третий ловко управляется со скотиной, а четвертый планирует и руководит. Иными словами, банда. Ее участники на дух не переносят полицию. Более того, им нравится водить нас за нос. Нравится выпячивать себя. Они сыплют именами, чтобы сбить нас с толку. Ничего удивительного. Но все равно: есть имя, которое возникает снова и снова. Эдалджи. Эдалджи должен встретиться с Капитаном. Эдалджи, которого, по их выражению, запирают на ночь. Эдалджи – стряпчий и член банды. У меня давно возникали подозрения, но до поры до времени я держал их при себе. Я поручил вам поднять старые дела. Здесь уже была кампания подметных писем, направленных главным образом против отца семейства. Были розыгрыши, фальшивки, мелкие кражи. Мы почти что прижали сына. В конце концов я со всей серьезностью предупредил викария, что нам известно, кто за этим стоит, и вскоре безобразия прекратились. Что и требовалось доказать. Но, как ни печально, для заключения под стражу этого недостаточно. Хотя признания вины мы не получили, я все же поставил в этом деле точку. На… сколько же… лет семь-восемь… А теперь все началось заново и в том же самом месте. И опять всплывает фамилия Эдалджи. В первом письме Грейторекса упомянуты три фамилии, но единственный, кого лично знает автор письма, – это Эдалджи. Следовательно, Эдалджи знает Грейторекса. А сам Эдалджи поступил, как и в первый раз: направил обличения против самого себя. Но теперь он заматерел, ему уже недостаточно ловить дроздов и сворачивать им шеи. Он в буквальном смысле слова замахнулся на большее. На коров, на лошадей. Не отличаясь могучим телосложением, он вербует себе в помощь других. А теперь начал поднимать ставки и грозится убить два десятка малолетних. Два десятка, Кэмпбелл.