Андрей Добров - Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

Потом наступило молчание.

— Попал? Нет? — спросил откуда-то справа Семенов.

— Не знаю, — отозвался стрелявший.

Они двинулись вперед настороже, готовые мгновенно открыть огонь. Я же наконец добрался до Архипова, который лежал, поджав ноги и повернув белое лицо вверх. Я зажег спичку и осветил лицо сыщика. Его губы были плотно сжаты, а веки едва заметно подергивались. Я тут же погасил спичку.

— Захар Борисович, вы живы?

В ответ Архипов промычал что-то нечленораздельное. Я зажег еще одну спичку и провел вдоль тела. Руками сыщик сжимал окровавленный бок.

— Да уж… — сказал я. — Плоховато. Оставлять вас тут нельзя, кровью истечете.

Агенты вернулись. Один из них принес фонарь, который я бросил в кусты. Фитиль все еще горел, и я прикрутил его до минимума.

— Нашли? — спросил я.

— Утек, — ответил Семенов с досадой. — Вот падла! Затаился где-то.

— Архипов ранен, — сказал я. — Рана не очень хорошая. Так что слушайте меня. Берете Захара Борисовича и несете его к воротам. Там выходите, садитесь на извозчика и — в ближайшую больницу. Понятно?

— А вы? — спросил второй агент.

— Потом вызываете сюда подкрепление, а я постараюсь задержать Патрикеева здесь. Давайте, быстро, а то Захар Борисович умрет. Давайте!

В этот момент Архипов открыл глаза и прохрипел:

— Нельзя! Запрещаю…

Видя, что агенты топчутся на месте, я прикрикнул на них. Только после этого они подхватили Захара Борисовича с двух сторон и потащили в сторону ворот.

Я отвернул фитиль, чтобы он светил поярче. Надо было отвлечь Патрикеева и дать ребятам унести Архипова как можно дальше.

— Матвей Петрович, вы еще тут? — крикнул я.

Тишина в ответ.

Ну, что же, подумал я, один раз он уже попытался меня убить. Вряд ли Патрикеев будет стрелять, не попытавшись узнать, как я выжил. Это был расчет на простое человеческое любопытство. Может, он не выстрелит в меня сразу, а заговорит, и я сумею его уболтать до подхода подкрепления? И я пошел в сторону могилы Глафиры Козорезовой.

Идти было недалеко — вскоре я оказался у свежего холмика земли, усыпанного свежими цветами. На табличке, воткнутой в могилу, был написано имя певицы и годы ее жизни. Я прикинул в уме — стало быть, Глаше уже перевалило за двадцать пять.

Я постоял, прислушиваясь. Ни звука. Если Патрикеев и был поблизости, то он ничем себя не выдавал.

— Матвей Петрович, — негромко позвал я. — Вы здесь?

Мертвая тишина. Все так же медленно плавал туман среди кладбищенских крестов. Я смотрел на могилу, с удивлением понимая, что то странное жгучее очарование, которым я был охвачен после первой встречи с этой девушкой, теперь таяло во мне, исчезало, не оставляя никакого следа. Что же, подумал я в тот момент, могила как могила! Как сотни могил вокруг.

Вдруг я напрягся — несознательно, еще не понимая, что привлекло мое внимание. Какой-то тихий звук… Вот он повторился! Это стон! Где-то далеко стонал человек! Может, это тот самый нищий, на которого наткнулся Архипов у памятника с ангелом? Или это Патрикеев, которого все-таки настигла пуля одного из агентов? Я не сделал еще ни одного выстрела. Кроме того, у меня в кармане лежала початая картонка с патронами. А сколько раз стрелял Матвей Петрович? Два или три раза?

Подхватив фонарь, я пошел в ту сторону, откуда доносились еле слышные стоны, останавливаясь и подолгу прислушиваясь. Я боялся теперь только того, что человек перестанет стонать и я потеряю его в темноте и тумане. Но стоны продолжались.

Впереди показался темный силуэт кладбищенской стены — я дошел до края кладбища. Подняв фонарь, я осветил большую кучу мусора, доходившую почти до половины стены, выложенной старым красным кирпичом. И Матвея Петровича, который полулежал на этой куче. Левой рукой он поддерживал сильно окровавленную кисть правой. Большое красное пятно расплылось и по правой брючине. Матвей Петрович выглядел не лучше того нищего — он был грязен, с всклокоченными волосами, весь в палой листве и мусоре. Он попытался локтем защитить свои глаза от света моего фонаря.

— Вот, — хрипло сказал Патрикеев, — напоролся. Там на стене какие-то штыри острые.

Я посветил вверх. Действительно, край стены был утыкан острыми штырями.

— Еле руку отодрал, — сказал Патрикеев. — А все равно мне не сбежать. Подстрелили меня в ногу, видите?

— Револьвер все еще у вас? — спросил я.

— Ага, — кивнул Патрикеев. — Тут он. И патроны еще есть.

— Но у вас осталась только левая рука, Матвей Петрович, — сказал я, пододвигаясь чуть ближе.

— С божьей помощью не промахнусь, — усмехнулся он.

Я заметил скамейку у могильной ограды, поставил на нее фонарь и сел.

— Отверните свет, глазам больно, — сказал Патрикеев.

Я сделал, как он попросил, отвернув немного фонарь, чтобы все равно хорошо видеть своего визави. Но дуло моего револьвера по-прежнему смотрело в грудь Патрикееву.

— У нас что, дуэль? — спросил он и снова застонал.

— Нет, — ответил я, успокаиваясь, — нет, Матвей Петрович. У нас — интервью.

— Зачем вам это?

— Скоро здесь будет полно полиции, — ответил я честно. — Вас арестуют, перевяжут, окажут вам помощь и отвезут в камеру. Там вы для меня будете недоступны. А поскольку я пообещал в редакции написать подробный материал о расследовании убийства купца Столярова, то ваше интервью… интервью убийцы, станет настоящим гвоздем моего материала. Просто рабочий момент, Матвей Петрович.

— И где же ваш блокнот? — спросил Патрикеев. — Как вы будете записывать мои слова?

— Я просто запомню. А вместо блокнота мне сейчас удобнее вот с этим. — Я помахал револьвером. — Кстати, стреляю я превосходно. У меня хорошая реакция. Это я просто предупреждаю.

— Как не хочется в полицию, — задумчиво сказал Патрикеев. — Это все вы виноваты. Только вам я открыл про свою любовь к Глаше. Полиция ни за что не пришла бы сюда, если бы вы ее не предупредили… Но зверски больно! Вы нашли меня, потому что я стонал?

— Да.

— Не мог сдержаться. Всю жизнь думал, что я — сильный человек. А оказалось — тряпка. Всего-то — пуля в бедре и дырка в руке! Послушайте, Гиляровский, зачем мне сдаваться, а? Ради пожизненной каторги?

Я кивнул:

— Вы в последнее время столько народу поубивали, Матвей Петрович! Надеюсь, мой друг Захар Борисович выживет. Знаете…

Я помолчал, прислушиваясь к самому себе. Правду ли я хочу сейчас сказать или просто сделать красивый жест? Правду, понял я.

— Знаете, — тихо продолжил я. — Если бы он умер, я бы сейчас вас тоже убил.

— Это который Захар Борисович? — спросил тихо, будто засыпая, Патрикеев.

— Следователь. Помните, он вас еще допрашивал.

— Друг ваш?

— Да, — ответил я спокойно. — Он мой друг.

Патрикеев открыл глаза и насмешливо посмотрел на меня.