Антон Чиж - Лабиринт Просперо

– Не понимаю, о чем вы, – сказал Могилевский, ощупывая себя.

– Логика поведения карточного шулера, – продолжил Ванзаров думать вслух. – Он думает, что два туза в одной сдаче не повторяются, а снаряд два раза в одну воронку не летит. Это логика покера. Вот что это такое…

Стрепетов незаметно показал на висок: дескать, бедняга в уме помешался от страха ожидания смерти. Доктор не готов был спорить на этот счет. Поведение Ванзарова показалось бы ему чрезвычайно странным. В любой другой день. Но в этот, с третьим трупом в санатории и грядущим всеобщим концом, граница странности отодвинулась к новым горизонтам. Главное, пульс в норме и признаков агонии у него не наблюдается.

– Что прикажете делать? – спросил доктор.

– Все лечебные процедуры отменить. Купания, растирания, даже физическую гимнастику, от греха подальше. Здесь запереть на амбарный замок, а лучше заколотить досками.

– А с этим… – Могилевский указал на закрытую дверь… – что делать?

– Пусть сидит там, хуже ему не будет…

– Но ведь…

– Будет сидеть, – жестко сказал Ванзаров. – До прихода полицейского криминалиста туда никто не войдет. Заодно пусть проветрится…

Доктор не скрывал своего неудовольствия.

– Ну, если вы так желаете…

– Да, я так желаю… – И Ванзаров обратился к месье Стрепетову, старательно делавшему вид, что его здесь нет: – Забирайте жену из курзала, сидите в номере и нос оттуда не высовывайте.

– Но позвольте… – попытался возразить Стрепетов.

– Не позволю. Если хотите встретить Рождество, выполнять мои распоряжения. Еще есть возражения?

Возражений не было.

Ванзаров подождал, пока доктор все закроет, и забрал себе ключ. Он был возбужден чрезвычайно и не мог поручиться, что совладает с эмоциями. Да что там эмоции – с бешенством, так будет честнее. Причина была проста и малоприятна: противник обыгрывал его на его же поле. Позволить такое было невозможно, но и сделать он мог немного…

Дарья Семеновна все еще не вставала с кресла напротив окна. Мысли ее если и бродили, то казались ненужной и пустой шелухой, от которой через несколько часов не останется ничего. Она не жалела себя, она жалела этот прекрасный мир, который ей придется оставить так рано. Понимая бесполезность борьбы, она захотела провести конец своей жизни в покое и мире.

Этого ей не суждено было получить. Ванзаров подошел и сел напротив нее, заградив окно.

– В иной ситуации я никогда бы себе этого не позволил, но у меня нет выбора, – сказал он, глядя прямо ей в лицо. – Ваш брат мертв.

– Мы все уже мертвы, – тихо ответила она.

– Он умер полчаса назад.

– Орест всегда спешил. Но яд опередил его. Жаль, что он стал первым. Это лишь доказывает, что все мы уйдем вслед за ним.

– Как раз на эту первую и простую мысль была сделана ставка.

Она наконец взглянула на него.

– Я хотела бы оплакать брата, но у меня не осталось сил… Кто оплачет меня?

– Ваша племянница, Марго, – сказал Ванзаров. – Когда придет время.

– Это жестокая шутка, господин полицейский, – ответила она. – Я должна корить себя, что позволила ей выпить это вино… Какая ирония: вино года ее рождения убивает всех нас. И ее… Говорила ей: притворись, не пей… Сердцем чувствовала…

– Марго для вас как дочь?

– К чему эти расспросы теперь?

– Чтобы спасти ее, – твердо ответил он.

Дарья Семеновна устало улыбнулась.

– У вас не хватит сил, молодой человек.

– У меня сил больше, чем вы думаете. Мне нужна небольшая помощь.

– Что я могу?.. – Она закрыла глаза ладонью.

– Расскажите мне про отца Марго. Настоящего отца…

Вопрос оказался столь неожиданным, что Дарья Семеновна вышла из ватного оцепенения.

– Зачем вам?..

– Расскажите мне про Аркадия Николаевича Криницина, чиновника канцелярии градоначальства.

– Что вы хотите знать? – Голос ее стал сухим и напряженным.

– Все, что угодно. Например, почему Марго носит фамилию опекуна, а не родного отца. Самоубийство – грех. Но не повод лишать ребенка родной фамилии.

– Все забыто, не надо ворошить прошлое. Особенно в преддверии вечности… – сказал Дарья Семеновна.

– У сыскной полиции еще есть вопросы. Значит, вечность подождет, – сказал Ванзаров. – Криницин был повенчан с вашей сестрой? Как случилось, что его родственники отказались от Марго? Почему ей дали отчество вашего брата? Почему Криницин застрелился, когда у него на руках была новорожденная дочь? Почему Марго так упорно не допускали к памяти об отце? Где его вещи, которые должны были перейти к Марго? Кто лежит в могиле под фамилией Криницина? Это только первые вопросы. Настоящие начнутся, когда я доберусь до архива Департамента полиции и посмотрю дело о самоубийстве чиновника Криницина. Если оно вообще существует…

– Не надо, – тихо сказала Дарья Семеновна. – Оставьте прошлое в покое… Уже некому предъявить счет… Брат ушел…

– Это вы подарили Марго счет в Сибирском банке?

– Нет… Все мои средства были в распоряжении брата. Он все спустил… Так что яд теперь к лучшему. Все страдания кончатся…

Сидеть на одном месте Ванзаров больше не мог. Он вскочил, отпихнул стул и уселся на подоконник. Ужасные манеры, но кому до них есть дело? За спиной у него небо красилось в розовый закат. В фигуре его было что-то от посланника вечности. Которому незнакома жалость. Дарья Семеновна невольно ощутила это.

– Теперь я расскажу вам…

– Дайте покой перед концом.

– Конец отменяется, – сказал Ванзаров, демонически скрестив руки на груди, чего прежде не делал. – Двадцать лет назад ваш брат Орест совершил гнусный поступок: шулерски обыграл молодого человека…

– Пощадите…

– …И потребовал от него, чтобы тот навсегда покинул Петербург в счет уплаты долга. Примерно тогда же, чтобы загладить грехи шулерства, он совершает уже благородный поступок, а именно: берет в опеку племянницу, дочь своей родной сестры, умершей родами, и дает ей свое отчество. Отец девочки с горя пустил себе пулю в лоб. К чему ваш брат, видимо, никак не причастен. В канун совершеннолетия Марго вдруг получает небольшое наследство непонятно от кого. А ваш брат в пух и прах проигрывает все и даже больше явившемуся с того света, то есть из Америки, молодому человеку с американским паспортом на имя Джона Маверика.

– Не надо…

– …А ваша тетушка валяется у этого Маверика в ногах и просит прощения за то, что осталось в прошлом… Дарья Семеновна, неужели вы хотите сказать, что в подобную чушь можно поверить? Не делайте этого, не оскорбляйте психологику. Ей, конечно, наплевать, но вот мне будет чрезвычайно обидно…

Дарья Семеновна закрыла глаза и сидела молча. Ванзаров не беспокоил ее. Пыл его заметно поугас. Возможно, закат подействовал.