Клод Изнер - Дракон из Трокадеро

– В таком случае представьте, насколько сложно приобрести весь четырехтомник целиком! Редчайшая, поистине бесценная вещь.

– Первый раз в жизни вижу торговца, отказывающегося продавать свой товар! – пробурчал профессор Мандоль и откланялся.

Не обращая внимания на его слова, Робер Туретт добавил:

– Не подскажете, кого из издателей могли бы заинтересовать мои работы гуашью?

– Вы художник?

– Да, анималист. Изображаю хищников, попугаев и других пернатых юга Соединенных Штатов Америки.

– В таком случае ступайте в «Серкль де ла Либрери», бульвар Сен-Жермен, 117, там вам подскажут.

Вот уже добрых два часа Робер Туретт, укрывшись под портиком, где было относительно прохладно, наблюдал за книжной лавкой «Эльзевир». Почему консьержка во время разговора с ним воскликнула: «Если это тот, о ком я думаю…»? Может, в этом литературном лабазе обретается не один японец? Нужно навести справки. Наблюдение за лавкой в сложившихся обстоятельствах позволит получить нужные сведения.

– Что-то он не торопится, – проворчал он, когда Виктор прикрыл витрины ставнями, запер дверь на ключ и ушел.

Легри небрежным шагом направился в сторону Сены, не замечая того интереса, который проявлял к нему Робер Туретт. Следить за ним было нетрудно. Вскоре Виктор вышел на набережную Вольтера, обменялся любезностями с могучей, как ярмарочный борец, дамой, впрягшейся в тележку на колесах, которая разваливалась под весом наваленного в нее груза, затем перешел на другую сторону и поклонился лысому старику в очках, который как раз упаковывал книги.

«Если он будет чесать языком с каждым встречным, я застряну здесь не на один час», – подумал Туретт и, чтобы остаться незамеченным, стал наблюдать за маневрами небольшой парусной шлюпки.

Виктор снял шляпу перед элегантной пожилой дамой, которая что-то вязала, усевшись на складном стульчике перед своим лотком, затем перемолвился парой слов с рыжим типом в рабочей блузе, всклокоченная борода которого придавала ему сходство с сапером Камамбером [62] Сапер Камамбер – герой комиксов Кристофа (настоящее имя – Жорж Коломб, 1856–1945), действие которых разворачивается во время франко-прусской войны. .

«Все треплется… Шлюпка уплыла, и что мне теперь прикажете делать?» – заметался Туретт.

Теперь книготорговец пожимал руку здоровенному верзиле с непомерных размеров ступнями. Тот показал на серый шарик, медленно двигавшийся по асфальту и положил перед ним листочек салата.

До слуха Туретта, стоявшего в двух шагах от них и глядевшего на мост Искусств, донеслось объяснение:

– Камилла страдает от этой ужасной погоды, поэтому я взял ее с собой на работу. Мне приходится целыми днями просиживать в ожидании, хотя никакой прибыли с этого я не имею.

– Но ведь черепахи не страдают от жары! – ответил на это книготорговец.

– Камилла, как и клиенты, ее терпеть не могут, так что не я первый, не я последний.

– Черепаха по имени Камилла! Сборище идиотов какое-то! – прошептал Туретт, внимательно изучая окаменевшие ракушки в песчанике парапета.

– О предыдущей работе не жалеете? – спросил книготорговец. – Если бы вы остались квартальным комиссаром, то вместе с Камиллой могли бы наслаждаться прохладой.

– Мы задыхаемся в четырех стенах, в то время как здесь – настоящая жизнь! Куда собрались, господин Легри?

– На Выставку. Я бы с удовольствием взял велосипед, но ума не приложу, где его можно было бы оставить, так что приходится пешком. К тому же физические нагрузки пойдут мне на пользу, а то я уже стал покрываться плесенью.

– Этот бездельник таскает меня за собой по всему Парижу! – злился Робер Туретт, обливаясь потом и мучаясь от жажды.

При виде возведенных на берегу Сены дворцов он наконец понял цель всей этой экспедиции.

– Возвращение к возбужденной публике, – в отчаянии подумал он, прокладывая себе дорогу в заполонившей улицу Наций толпе.

Тяжело ему было следить за этим чертовым книготорговцем, тем более что тот уже сошел с движущегося тротуара и размашисто зашагал в сторону Эйфелевой башни.

Айрис казалось, что она даже помолодела в фиакре, катившем на улицу Сен-Пер. Благодаря Эфросинье, оставшейся этим вечером с детьми, она получила свободу. Сколько же времени она просидела взаперти в квартире с Артуром и Дафной, которая шла на поправку? Она упрекала себя за то, что поставила крест на мечтах о приключениях, и решила больше не мириться безропотно с этим чуть ли не монашеским существованием. Хотя ее свекровь и ворчала по поводу и без повода, Айрис была вынуждена признать, что без ее помощи ей пришлось бы туго. Кроме того, она поклялась поблагодарить и мать Таша.

Затем мысли женщины вновь вернулись к задуманной ею сказке. Она назвала ее «Первый день каникул». В ней речь пойдет о переживаниях школьной губки, высыхающей на дне мусорной корзины и мечтающей увидеть море. Пес освободит ее из заточения, крышка распахнется, сыграет роль катапульты, вышвырнет губку в сточный желоб, где ее увлечет за собой поток.

Айрис принялась что-то черкать в блокноте, от толчков фиакра рука ее время от времени соскальзывала, но женщина не обращала на это никакого внимания.

«Я пью! Я пью!» – радовалась губка, наливаясь влагой.

Ей встретились бумажный кораблик, два окурка и палочка от леденца. Она их обогнала, в восторге от того, что ей удалось вернуть себе первозданную чистоту.

Но что это за грохот? Ее вдруг захватил поток и безудержно понес вниз.

– Где я? – спросила она, увидев над собой огромные, вытянутые в длину суда.

– Ты на канале! – крикнула ей чайка.

– А как называются эти барки?

– Это не барки, а баржи, невежа!

«Продолжу вечером или завтра утром», – пообещала себе Айрис, расплачиваясь с кучером.

Когда после закрытия лавки Таша позвонила в квартиру матери, то сначала даже не узнала молодую женщину в расширяющемся книзу платье в талию с мягкими оборками и корсаже со стоячим воротником, пригласившую ее войти.

– Айрис! Ты выглядишь просто шикарно! Поможешь мне вместе с мамой одеться, а то я все вещи запихала в сумку и одной мне ни за что не справиться.

Тут появилась Джина, на ней было болеро из тафты с прямым отворотом и бледно-голубая, с сиреневым оттенком, парусиновая юбка, отделанная кружевами.

– Что за вид, дочь моя! А все потому, что ты напрочь отказываешься носить корсет, – вздохнула она, внимательно присматриваясь к Таша, напялившей на себя первую найденную в шкафу одежку.

– Ты же знаешь, это орудие пыток врезается мне в ребра, ненавижу, когда у меня на груди от него остаются красные пятна.

– Да, это действительно больно, особенно в такую жару, – поддержала ее Айрис. – Недолго и в обморок упасть. Какие же мы дуры, что уступаем капризам мужчин. Даст бог, в один прекрасный день нас избавят от этой власяницы!