Клод Изнер - Дракон из Трокадеро

– Видите ли… путь предстоит неблизкий.

– Неважно, для меня это было бы настоящим подарком.

– Ну хорошо, пойдемте, о том, что вас к нам привело, расскажете по дороге.

– Куда направляемся?

– В Буживаль. Со мной связался владелец кафе на берегу Сены и рассказал, что жалобы парижан на плохой запах из сточных канав – это цветочки по сравнению с тем, что приходится терпеть тем, кто живет на Сене. И посоветовал приехать, чтобы глотнуть воздуха, которым они дышат. «Сравнив, вы поймете до какой степени соседство с большим городом может отравить даже самый восхитительный пейзаж», – добавил он. Если его слова получат свое подтверждение, я позабочусь о том, чтобы представить всех этих господ из департамента водоснабжения в самом надлежащем свете.

Жозеф окатил репортера враждебным взглядом и двинулся за ним.

Автомобиль остановился в Марли-ла-Машин [82] В описываемые времена в Буживале на берегу Сены была установлена машина Марли, питающая водой парк Версаля. , где их встретил владелец кафе, попросивший журналиста приехать. Гостей тут же окутало облако зловонных миазмов. Каждый из них вытащил носовой платок и приложил его к носу.

Протекавшая перед ними Сена, которой полагалось отражать голубое небо, несла почерневшие от грязи воды. У каждого берега клубилась белая пена, покрытая омерзительным налетом, который лопался смрадными пузырями.

– Какая гадость! – воскликнул Жозеф.

– И давно у вас такая вонь? – поинтересовался Рено Клюзель.

– От этого смрадного окружения мы мучаемся вот уже три недели. Жители разъехались кто куда, а ведь здесь такой милый уголок. Взгляните, разложение идет вовсю.

Осаждаемые роившимися вокруг мухами, на склонах берегов гнили целые кучи рыб. Под палящим солнцем вверх брюхом плавали вздувшиеся трупы животных.

К мужчинам присоединился какой-то лодочник.

– И что теперь будет? Вчера я доплыл до Вернона. Повсюду дохлая рыба. В такой зной фекалии из канализации разлагаются и превращаются в яд для нее. Одна моя подруга, владелица купальни, обанкротилась. Кому захочется нырять с головой в эту клоаку? Вся эта малярия приходит к нам из Парижа. А идиоты-рыбаки, собирающие дохлых пескарей?

– Ты прав, Альбер, – поддержал его владелец кафе. – Послушайте, если бы я отдал свою одежку в Институт Пастера, а господа ученые провели бы ее анализ, выращивать культуры микробов, которыми она кишит, можно было бы аж до 2000 года, на этот счет у меня нет ни малейших сомнений.

– Интересные у вас расчеты, я запишу, – сказал Рено Клюзель.

Жозеф вовсю силился не потерять сознание, что, впрочем, совершенно не мешало ему записывать разговор. Влажность была невыносимая, а жужжание мух терзало слух. В зеленоватой пене неподвижно застыл огромный налим с прогнившим брюхом и вывалившимися наружу внутренностями. Жозеф в ужасе отпрянул. Его взгляд упал на облаченную в перчатку руку Рено Клюзеля, усиленно строчившего в своем блокноте.

– Пора возвращаться, – слабеющим голосом предложил он.

Плохо контролируя свои действия, он вновь посмотрел на налима. Теперь рыбина плыла по течению. Жозеф нагнулся вперед, положив руки на бедра, затаил дыхание, бросился к стоявшему в паре метров автомобилю, рухнул на подножку и сделал медленный выдох. Затем, словно во сне, стал ждать возвращения Рено Клюзеля, бесстрастно разговаривавшего с двумя местными жителями.

– И последний вопрос, господа: что вы можете посоветовать, чтобы исправить эту кошмарную ситуацию?

– Наше мнение выеденного яйца не стоит, – сказал лодочник, – но на мой взгляд инженерам было бы достаточно направить все стоки Парижа на поля аэрации в Ашере.

– Не тешь себя иллюзиями, Альбер, – возразил ему владелец кафе. – Жители Ашера ни за что на это не пойдут. Фекалии из столицы отравят им все источники питьевой воды, и господам инженерам вновь придется направить в Сену добрую часть канализационных стоков. И завидовать будет некому, мы все будем по уши в этом дерьме.

– Я напишу премилый репортаж и устрою настоящий скандал, – заявил Рено Клюзель.

– Даже не сомневаюсь, с вашим-то талантом…

– Что-то вы позеленели, Пиньо. Болеете?

– Не выношу скорости, – пробормотал Жозеф, с трудом сдерживая тошноту, – от нее у меня внутренности узлом завязываются.

Перед его мысленным взором по-прежнему проплывали разложившиеся останки налима.

– Но ведь мы делаем не больше двадцати пяти миль в час! Пиньо, а зачем вам звонить в «Таймс»?

– Я усиленно собираю документы о жизни Виктора Гюго на острове Гернси. Вынашиваю замысел романа… Если бы вы помогли мне раздобыть номера за май 1899 года, я был бы чрезвычайно признателен.

– Все?

– Я не располагаю сведениями о том, в какой точно день вышла та газета, но мне достоверно известно, что некий журналист написал на эту тему репортаж.

– Я займусь этим вечером. Приходите в «Паспарту» завтра. У нас в хранилище есть дополнительные экземпляры газет. Их хранят год, надеюсь, они никуда не девались, так что можете их взять. Где вас высадить?

– На улице Сены. Название в сложившихся обстоятельствах более чем уместное.

Подождав, когда автомобиль скроется из виду, Жозеф, вместо того чтобы пойти домой, поспешно направился к Эфросинье на улицу Висконти.

«Не хватало еще встретиться с Айрис, с детьми или маман. Смыть грязь, переодеться, полить себя с ног до головы дезинфицирующим раствором. Если, конечно, не поздно, а то я, вполне возможно, уже подхватил какую-то заразу».

Жозеф в панике пересек бегом двор, с третьей попытки вставил ключ в дверь первого этажа, бросился на кухню, сбросил с себя одежду, завернул ее в газету, встал в таз с холодной водой, вооружился мочалкой, намылил ее и стал остервенело тереть кожу до тех пор, пока она не покраснела. С той же энергией он вымыл голову, уши, прочистил ноздри, а в довершение этого яростного комплекса профилактических мер прополоскал горло сиропом от кашля.

Теперь шкаф! Бросившись на штурм вещей, оставшихся с тех пор, когда он был молодым холостяком, и благочестиво сохраненных Эфросиньей в нафталине, он даже не услышал, как на петлях повернулась дверь.

– Иисус-Мария-Иосиф! И не стыдно тебе демонстрировать перед матерью свою анатомию? Ты один или…

Она выронила две плетеные корзины, битком набитые провизией, и бросилась проверять спальни и сарай.

– Предупреждаю – если приведешь сюда потаскуху, я тебя убью!

– Маман! Пожалуйста!

С видом фараона, отдававшего Моисея на поругание, дама показала на сына пальцем.

– Поклянись мне памятью несчастного отца, который ныне в раю, что не изображал из себя зверя с двумя спинами [83] Зверь с двумя спинами – метафора, содержащая в себе намек на занятия любовью. Одними из первых ее использовали Шекспир – в трагедии «Отелло» и Франсуа Рабле – в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль». с какой-нибудь, с какой-нибудь…