Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике

Луи Барнав заметил под куполом могилу, перед которой он обычно усаживался в прошлые разы. Сейчас там сидели две пары подвыпивших буржуа, которые жизнерадостно выпивали и закусывали, овеваемые гнилостным запахом помойки, которую уже явно больше недели забывали вынести. Одни официанты разносили какие-то ядовитые зелья, содержащие целый набор сильнодействующих ядов, каждого из которых хватило бы свалить быка. Другие продавали сертификаты на погребение по смешной цене 20 су.

Луи Барнав, вне себя от ярости, уселся перед афишей, предрекающей появление кометы и последующий конец света, перечитал ее раз, другой, и, уже не сдерживаясь, обрушился на пришельцев.

— Пиво! Вишни в водке! В этом священном месте! Какой позор, даже, более того, — святотатство!

Он схватил пивной стакан и опрокинул его. Пиво полилось на пол. Дамы завизжали. Их пьяные вишни тоже отправились в пыль.

— Гомункулы! Вы пьете, чтобы сегодня ночью предаться блуду, вы думаете только о ерунде, ни одна мысль о высоком не способна пробиться в ваш примитивный мозг человекообразного! Ну-ка, Лизетта, пошевеливайся, тащи сюда метлу! Это мой гроб, и, к вашему сведению, я сейчас в него плюхнусь, сборище болванов!

Замешательство обеих парочек позволило ему легко осуществить свою угрозу. Он ничком завалился на могилу. Однако победа его была недолгой. Два могильщика (один из них был Рене Кадейлан) схватили его за плечи, проволокли к выходу и вышвырнули на мостовую.

— О, беззаконники! — возопил он, вновь обретя вертикальное положение. — Сволочи! Так обращаться с пожилым человеком! Вы поплатитесь за это и даже раньше, чем можете предположить!

На его плащ посыпались светлые конфетти. Он поднял голову, и комок попал ему прямо в нос. Это пошел снег, валясь с неба большими хлопьями. Луи Барнав сардонически захохотал:

— О, запомните этот вечер! Я присоединюсь к вам, мои родные. Здесь все иллюзорно и тошнотворно, какая-то вселенная могильщиков! Пойду точить свой нож, прежде чем навсегда отбросить копыта.

Улочки, спускающиеся с Холма, побелели от снега. Площадь Тертр была совсем засыпана, и следы подошв отчетливо выделялись на заснеженном скользком тротуаре. Луи Барнав, кутаясь в плащ, мчался вперед, словно преследуемый охотниками зверь. Одно за другим гасли окна, редко где сквозь ставни пробивался луч света. Наверное, там играют в карты, а кто-то потягивает подогретое винцо. Луи Барнав позавидовал этим счастливцам. Он чувствовал себя последним человеком на этой планете. Вокруг церкви Сан-Пьер горели фонари. Колокол пробил одиннадцать раз, и где-то другой вторил ему в отдалении. Луи Барнав зашел в какую-то дверь и начал спускаться по лестнице. Ступеньки скрипели под его осторожными шагами.

Шарль Таллар вернулся домой в очень злобном настроении. Только он собрался после занятий повыглядывать в толпе матерей и гувернанток таинственную особу, написавшую письмо, порасспрашивать аккуратно, как на него насел директор лицея, затеяв долгий нудный разговор о мероприятиях, приуроченных к концу года. Из-за этого он опоздал к ужину, что для его проникнутой разнообразными холостяцкими правилами и установками натуры было просто неприемлемо: он всегда ужинал ровно в семь, и точка. А так, пока он запасся порцией брюссельской капусты в молочном кафе, пока приобрел длинный батон и пирожное сант-оноре в булочной, прошло больше получаса, и перед тарелкой он очутился уже без чего-то восемь.

Вечернее свидание требовало тщательной подготовки. Брюки коричневого костюма были отвергнуты: пятно от кофе и две лишних складки. Как нарочно, пиджак от бежевого костюма продрался на локте. Он был вынужден решиться на необычный маневр — соединить бежевые брюки, которые он не стал снимать, с коричневым пиджаком. Такая жестокая неизбежность весьма огорчила владельца всех этих неподходящих деталей одежды.

Мысль нервно бродить по дому в ожидании свидания его тоже не грела, поэтому он прыгнул в омнибус и отправился бродить по бульвару Рошшуар, поскольку был плохо знаком с этим районом и хотел исследовать его на манер туриста. Но очень быстро от этой идеи его отвратила толпа зевак, хлопья мокрого снега и воинственные зонтики, готовые нанизать его, как на вертел. Он ушел с бульвара и на улице Мучеников нарвался на не слишком многообещающее заведение, которое называлось «Кабаре налогов и сборов», — по виду совершенно убогий сарай.

Вывеска привлекла Шарля Таллара, в любом случае ему нужно было убить несколько часов, он вошел и получил реестр, оформленный как административный документ:

Диплом второго класса

Слабый пол 1 фр. 50

Сильный пол 2 фр.

Светские, полусветские и светские на четверть вечеринки

Братский привет.

В комнате с побеленными стенами, теснясь на жесткой негостеприимной скамейке между каким-то толстячком, пропахшим чесноком, и буржуа, возжелавшим предаться пороку, он вскоре пожалел о своем решении. Что для него значат эти имитаторы, вульгарные певцы и трехгрошовые рифмоплеты? Но увы, он плотно зажат соседями, невозможно выбраться из этого забитого людьми зала. Стояла такая жарища, что Шарль Таллар испугался вспотеть, а ведь он и без того был одет слишком небрежно…

Манерный пиит в лорнете, с всклокоченными усишками под вздернутым носом и козлиной бородкой, удлиняющей и без того длинное лицо, вдруг разразился тирадой:

— И в это время Всемогущий сказал Тримуйа: «Ты Пьер, что значит камень, и на этом камне я построю одну из самых прочных и безупречных репутаций поэта-шансонье нашего века…»

— И грядущих веков! — завопил какой-то юный оборвыш. — Давай уже рожай, времени в обрез, скоро конец света!

Тримуйа не стал ломаться, уселся за пианино и объявил:

— Я сейчас исполню вам песню «Малолетка», музыка и слова Пьера Тримуйа.

Шарль Таллар возмущенно вскочил с места:

— Как не стыдно! Тринадцатилетняя девочка, ребенок!

— Мсье, у нас, как известно, Республика, мы платили за место, и вообще артиста надо уважать, ты, кислая харя! — прикрикнул на него сосед, а тем временем Тримуйа невозмутимо запел второй куплет громким козлитоном, вызвавшем одобрительные возгласы аудитории:

— Откройте окна, а то стекла вылетят!

Задыхаясь от ярости, Шарль Таллар вылетел из зала как пробка. Порывшись в кармане в поисках носового платка, он нащупал письмо, и ему стало стыдно. Под влиянием минутного безумного порыва он чуть было не прыгнул в первый попавшийся автобус, чтобы вернуться домой, но вовремя опомнился. Пневматические уличные часы показывали одиннадцать тридцать: пора уже двигаться в сторону Часового тупика. Едва он вышел на бульвар, на него налетела какая-то простоволосая женщина, в руках ее была корзина с цветами.