Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

— Но почему вы отказываетесь ему помочь, доктор? — спросил я, зная, что Геррера ненавидит фашизм больше, чем любой из тех людей, которые отправились с Хемингуэем на «Пилар».

Спокойный, невозмутимый доктор отставил свой бокал и, к моему изумлению, хватил кулаком по подлокотнику кресла.

— Я не хочу быть полицейским! — по-испански воскликнул он. — Черт возьми, я уже был солдатом и не желаю вновь им становиться! Я никогда не любил ищеек и шпионов.

Мне нечего было сказать. Доктор вновь взял бокал и посмотрел мне в глаза.

— А теперь Эрнесто окружают шпионы. Люди, которые хотят казаться не тем, чем являются на самом деле.

Я выдержал его пристальный взгляд и негромко спросил:

— О чем вы?

Геррера Сотолонго допил джин.

— Этот миллионер... его друг... Уинстон Гест.

Я растерянно моргнул:

— Волфер?

Доктор фыркнул.

— Ох уж эти клички, которыми нас награждает Эрнесто!

Это словно болезнь. Известно ли вам, сеньор Лукас, что сеньор Гест заявил Фуэнтесу и другим малообразованным членам экипажа Эрнесто, будто бы он, Гест, — племянник Уинстона Черчилля?

— Нет, — ответил я.

— Так вот, это истинная правда, — сказал доктор. — Сеньор Гест — известный в Британии игрок в поло. Также он участвовал вместе с Эрнесто в охоте на крупных животных.

Вы ведь знаете, что они познакомились в Кении... кажется, в 1933 году?

— Да, сеньор Хемингуэй упоминал, что они познакомились в Африке.

— Истинная правда также и то, — продолжал Геррера, — что сеньор Гест — «niuy preparado». Вам известно это выражение?

— Si, — отозвался я. — Человек высокой культуры. Хорошо образованный.

— Эрнесто даже не догадывается, насколько он «preparado», — пробормотал доктор. — Сеньор Гест — шпион.

— Волфер? — переспросил я с тем же глупым видом, как в первый раз. — На кого он работает?

— На Британию, разумеется. В Гаване нет ни одного человека, который бы не видел его...

В это мгновение к нам подошел десятилетний мальчишка в лохмотьях и приложил пальцы к виску. Чуть позже я сообразил, что он отдавал честь.

— Ну, чего тебе, парень? — негромко спросил я, узнав того самого мальчишку, который бежал впереди меня, когда я впервые явился в усадьбу. Если кто-нибудь из людей Хемингуэя прислал свой доклад с ребенком, этому человеку нужно будет прочесть лекцию по безопасности и осторожности.

— Меня зовут Сантьяго Лопес, сеньор Лукас, — сказал мальчик. Его рубашка без пуговиц была распахнута, под ней отчетливо виднелись ребра. Можно было подумать, что парень голодал несколько дней. С чем бы он ни пришел, я собирался отправить его на кухню и велеть Марии и другим слугам хорошенько накормить мальчишку, прежде чем отпустить его попрошайничать на гаванских улицах.

— Так что же? — как можно мягче спросил я, стараясь не напугать его.

— Вы вызывали Агента 22, — произнес он твердым голосом, хотя я заметил, как дрожат его ноги.

Я посмотрел на доктора Сотолонго и закатил глаза. Мое удовлетворение эффективностью «Хитрого дела» Хемингуэя испарилось без следа при виде ребенка, которого посылают с донесением.

— Почему он или она не явился лично?

— Он или она явился, сеньор Лукас, — сказал мальчик. — Я пришел. Как только мне передали ваш приказ.

Я вновь посмотрел на доктора, и тот ответил мне мудрой, но утомленной улыбкой. Я отвел Агента 22 в тень фикуса и принялся расспрашивать его о действиях убийцы, лейтенанта Мальдонадо.

На протяжении следующих нескольких недель в «Хитром деле» наступил застой; Хемингуэй занимался улаживанием семейных неурядиц. Зато потом, думая об июне и июле как о затишье перед бурей — правда, тогда я даже не догадывался, какие невзгоды нас ждут, и ждут ли вообще, — я вспоминал, что каждый день был наполнен напряжением, знакомым каждому моряку, который спешит в родной порт, глядя на грозовые тучи, собирающиеся над горизонтом.

21 июля 1941 года Хемингуэю исполнилось сорок три. Эту и следующую ночь мы провели с ним, беседуя в рубке «Пилар».

Мы отправились в шестидневное плавание с целью поиска подводных лодок. На борту были сыновья Хемингуэя Патрик и Грегори, Мышонок и Джиджи, как их называл отец, но из членов экипажа присутствовали только Фуэнтес, Уинстон Гест и я. Мы трое суток гонялись за «Южным крестом», совершавшим морские испытания, которые представлялись нам бесконечными и бесцельными, слушали радио, время от времени перехватывая искаженные помехами голоса капитанов субмарин, переговаривавшихся друг с другом по-немецки; мы держали связь с маленькой базой на Кейо Конфитес, а нашей главной целью было дождаться, когда огромная яхта фонда «Викинг» наконец приступит к действиям. На четвертый день разыгралась сильная буря, и мы потеряли корабль из виду.

Однако, воспользовавшись данными пеленгатора и информацией подлодки, радировавшей из района Ки-Романо, на пятый день мы отправились туда.

Мы приблизились к Ки-Романо в сумерках; Хемингуэй помогал мне в сложных навигационных расчетах. Первым делом мы пересекли устье Пунта Пратикос, пока не поравнялись с маяком Матерниллос на Ки-Сабинал. Тогда мы убавили обороты двигателя до минимума и с черепашьей скоростью поползли по коварному Старому Багамскому каналу. Фуэнтес стоял на носу, внимательно высматривая рифы и песчаные отмели.

Оказавшись внутри архипелага, мы двигались по мелким проливам зачастую менее метра глубиной — многие из них вливались в ручьи и маленькие реки, бравшие начало на островах. В крохотной бухте стояла деревушка Версаль — с полдюжины домов, почти все на сваях, добрая половина пустующие. Мы бросили якорь у мыса под названием Пунта де Мангле и трое суток исследовали на «Крошке Киде» ручьи и протоки, расспрашивая местных рыбаков, не видели ли они в главных каналах большую яхту или катер, и пытаясь запеленговать источник шифрованных радиопередач.

День рождения Хемингуэя прошел довольно удачно, во всяком случае, для той ситуации, в которой мы оказались, — на борту «Пилар», затерянные в глуши среди мангровых зарослей.

Патрик и Грегори привезли для отца подарки в ярких обертках, Уинстон Гест преподнес Хемингуэю две бутылки очень хорошего шампанского, Фуэнтес вырезал маленькую деревянную фигурку, вызвавшую бурный восторг писателя, и в тот же вечер мы устроили праздничный ужин. Я, разумеется, ничего ему не подарил, но поднял бокал шампанского в его честь.

На закуску подали миску спагетти. Фуэнтес привез с собой целый пучок макарон и, прежде чем опустить их в кипяток, разломил пополам. В ящике со льдом хранились цыплята, и он приготовил их в особом бульоне из говяжьих и свиных костей. Когда цыплята сварились, Фуэнтес процедил бульон, добавил к цыплятам осадок, оставшийся в дуршлаге, посолил и мелко нарубил. К этому времени по маленькому камбузу распространился такой замечательный запах, что я был готов немедля сесть за стол.