Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

Помолчав минуту, Хемингуэй повторил:

— "El popularisimo Gigi". Теперь мне приходится говорить:

«Сходи на почту за письмами, „popularisimo“. Пора спать, „popularisimo“. He забудь почистить зубы, „popularisimo“».

Небо от зенита до горизонта прочертил метеор. Несколько минут мы сидели молча, запрокинув головы, дожидаясь следующего. Небо не обмануло наши надежды.

— Хотел бы я увидеть, как кто-нибудь из поджигателей этой войны пойдет драться на фронт, прежде чем туда пошлют меня и моих парней, — чуть слышно произнес Хемингуэй. — Бэмби... это мой старший... ему придется воевать. Он купил подержанную машину. Когда он был здесь весной, мы только о ней и говорили. Его мать Хедли, моя первая жена...

По всей видимости, Хемингуэй потерял нить мысли и несколько мгновений молчал.

— Его мать недавно написала мне, что Бэмби хочет пересечь на этой развалине всю страну с запада на восток, — сказал он наконец. — Но я напишу ей, что в этом нет никакого смысла. За это время у автомобиля облысеют покрышки, а из-за нынешнего режима экономии бензина от машины не будет проку, даже если она доедет до места. К тому же Бэмби сказал, что у него даже нет запасного колеса, и я сомневаюсь, что автомобиль выдержит переезд через весь континент. Уж лучше пусть он оставит ее там, где купил, и заберет, когда вернется с войны. Если вернется.

Должно быть, только теперь до Хемингуэя дошел смысл его последней фразы — он умолк, покачал головой и допил остаток пива.

— Тебе понравилась меч-рыба, Лукас?

— Да.

— Правда, рыбалка — это великолепное занятие? Мне будет очень неприятно умирать, в любом возрасте. С каждым годом мне все больше нравятся рыбалка и охота. Сейчас я получаю от них такое же удовольствие, как в шестнадцать лет, я написал много хороших книг и могу отдаться рыбалке и охоте, предоставив трудиться другим. Мое поколение много поработало, и если ты не умеешь наслаждаться жизнью, если вся жизнь для тебя — сплошная работа, значит, ты не заслуживаешь иной доли.

За кормой плеснула крупная рыба. Хемингуэй несколько мгновений прислушивался, потом опять повернул ко мне лицо. Его глаза сверкали, но в желтом свете компасной лампочки казались затуманенными.

— Случилось так, что я проработал всю жизнь и сколотил капитал в ту пору, когда правительство забирает у людей все, что у них есть. В этом мне не повезло. Мне повезло в другом.

Я успел вкусить радостей и насладиться жизнью... вернее, мы успели... особенно с Хедли. Особенно когда мы были так бедны, что не имели даже ночного горшка. Молодой и безработный, я писал рассказы, жил в Париже, кутил в кафе с друзьями до утренней зари, когда мальчишки в белых фартуках начинали поливать из шлангов улицы, потом заплетающимся шагом возвращался домой, чтобы заняться любовью, поспать несколько часов, выпить черного кофе... если у нас был кофе... и потом весь день напролет писать, и писать хорошо.

Хемингуэй уютнее устроился на подушках. Разговаривая, он смотрел в небо. Казалось, он забыл о моем присутствии.

— Я отлично помню бега в Эйнхене, наше первую самостоятельную поездку в Памполу, эту великолепную яхту...

«Леопольдину»... помню Кортина-Д'Ампеццо и Черный лес.

Последние ночи я провел без сна... не мог заснуть... вспоминал случаи из жизни, разные события, песни.

У котенка пушистая шубка

И острые коготки,

Пушистый котенок будет жить вечно -

О, бессмертие!

У Хемингуэя был приятный тенор.

— Ты обратил внимание на кошек в моей финке, Лукас? — Он вновь смотрел на меня, словно только теперь осознав, что я сижу рядом и слушаю.

— Да, — ответил я. — Их трудно не заметить.

Хемингуэй медленно кивнул.

— Днем ты их почти не видишь... они бродят по всей усадьбе... но когда приходит время кормежки, начинается настоящее нашествие. Когда я не могу заснуть ночью, я беру в спальню трех кошек и рассказываю им истории. В последнюю ночь перед нынешним походом я взял с собой Тестер — дымчато-серую персиянку, — Диллинджера, черно-белого кота, которого мы называем также Бойсси Д'Англас, и котенка, мальтийскую полукровку по кличке Уилли. И я рассказывал им о других кошках, которые у меня были... мы всегда держали кошек. Я рассказывал им о Ф. Кисе, о нашем самом крупном, сильном и храбром коте Муки, который жил с нами в Европе и однажды обратил в бегство барсука. И стоило мне сказать:

«Барсук!» — Тестер спряталась под простынями, так она испугалась.

Несколько минут мы сидели в звенящей тишине. По небу неторопливо плыли облака, заслоняя звезды. Слабый ветер утих, но волны продолжали медленно и ритмично колыхать яхту. Москитов не было и следа.

— Ты еще не спишь, Лукас?

— Нет.

— Извини, что заставил тебя выслушивать эту ностальгическую чушь.

Я промолчал, и Хемингуэй добавил:

— Сорокатрехлетний человек имеет на это право. Если доживешь до моего нынешнего возраста, тебе станет ясно, что я имею в виду.

Я кивнул, глядя, как он устало допивает пиво.

— Что ж, еще один день погони за радиопризраками — и мы возвращаемся домой, — сказал он. — В воскресенье мы с Джиджи принимаем участие в кубинском чемпионате по стрельбе. Я хочу, чтобы перед состязаниями он провел спокойную ночь на суше. — Внезапно Хемингуэй заулыбался. — Ты видел, как вооружились парни, собираясь на охоту за подлодками? Пэт взял «ли энфилд», а Джиджи вычистил и смазал старый «манлихер» своей матери. Помнится, Полин брала его в Африку охотиться на львов...

— Зачем вы взяли их с собой? — спросил я. — Я имею в виду мальчиков.

Улыбка Хемингуэя увяла.

— Кажется, ты меня осуждаешь, Лукас?

— Нет, просто мне любопытно.

— Если в походе нас будут ждать опасности, — ответил писатель, — мы оставим парней на базе Кейо Конфитеса, а сами отправимся искать субмарины. А до тех пор пусть наслаждаются плаванием. Жизнь достаточно суровая штука, чтобы лишать их радостей.

Я допил пиво. Было уже поздно. Звезды спрятались за облаками, и во всем, даже в запахах, ощущалась глубокая ночь.

— Господи, — выдохнул Хемингуэй, — как жаль, что в выходные с нами не будет Бэмби. Он отлично стреляет по голубям. Почти так же хорошо, как наш маленький «popularisimo».

Один из гаванских журналистов, специалист по стрельбе, написал, что во всей Кубе не найдется такой четверки стрелков, которые сумеют превзойти Бэмби, Папу, Джиджи и Мышонка.

Мне очень хотелось бы, чтоб Бэмби был здесь в воскресенье — он стреляет столь же хладнокровно, как нервничает, играя в теннис.

Хемингуэй поднялся на ноги, и я впервые за все время пребывания на яхте увидел, как он несколько мгновений покачивался, стараясь обрести равновесие.

— Я спускаюсь вниз, Лукас. Посмотрю, как там мальчики, и лягу сам. Примерно через час тебя сменит Волфер. На рассвете мы отправимся к северному окончанию Ки-Романо... вдруг мы застанем там «Южный крест», по счастливой случайности или по воле богов.