С. Пэррис - Пророчество

— Весьма польщен, — склонил я голову, но Говард не уловил сарказма в моем тоне.

— Дерзости у вас хватает, Бруно, — продолжал он чуть ли не восхищенно. — Нынче вечером вы разыграли прямо-таки мастерское представление. Мне следовало насторожиться, когда вы делали вид, будто пьете больше Дугласа, но предвзятость затмевает способность к суждению, я радовался, что вы подтверждаете мое дурное мнение о вас, и ничего не заподозрил. И ловкости вашей тоже стоит подивиться: даже ищейки ее величества, сколько ни обыскивали мой дом, не сумели проникнуть в это помещение.

Он бесшумно прошел в бархатных тапочках по комнате и бегло просмотрел документы на черном бюро. Остановился почти вплотную к моему кинжалу, который так и валялся на полу после неудачной попытки взломать замок. Я почувствовал, как напряглись мускулы, как щекочет вспотевшую кожу украденный документ. Заметит ли Говард его отсутствие?

— Мой племянник устроил здесь католическую часовню. Однажды здесь служил сам Эдмунд Кемпион, мученик. Но после его казни, когда Тайный совет повсюду разыскивал скрывавшихся священников, Филип слегка струхнул. Я не осуждаю мальчика за это: он был совсем ребенком, когда лишился отца и наследственного титула, понятное дело, ему не хотелось окончательно впасть в немилость. Так что с тех пор мессы здесь больше не служили, и я использовал часовню для собственных нужд. Мы с Филипом об этом никогда не говорим. — Он оглянулся на алтарь в дальнем конце помещения, как бы вспомнив, для чего он раньше предназначался. — В тот день, когда Кемпиона повесили и четвертовали в Тайберне, я осознал, что Англию не спасут одни только мессы и молитвы. Защита веры нуждается в более решительных действиях. — При этих словах желваки заиграли у него на лице и костяшки пальцев побелели, с такой силой он сжал рукоять шпаги.

Присматриваясь к Говарду, я подумал, что за его жаждой мщения и бешеным честолюбием скрывается, пожалуй, и подлинное религиозное чувство или же оба стремления слились воедино. Но вот он глянул мне прямо в глаза, отбросив воспоминания, сосредоточившись на текущем моменте.

— Опьянение вы изображаете весьма убедительно, — повторил он, словно мы, два приятеля, беседовали ни о чем в таверне. — Вы споили мое доброе рейнское псу? Бедолага заблевал всю черную лестницу.

Я промолчал. Мы взирали друг на друга при свете свечи, и меня пробрала дрожь — или в комнате было так холодно?

— Что ж, Бруно. — Он оглядел меня с головы до ног, и тон его выдал наконец: Говард наслаждался, чувствуя, что я полностью в его власти. — Глупо спрашивать, узнаете ли вы все это. — Взмахом руки он охватил круги на полу, алтарь, медную голову.

— Вы ищете тайных знаний, хотя и обличаете их в своей книге, — буркнул я. — Ди так и думал.

— Конечно, думал, — резко ответил Говард. — Ему известен мой талант, мой природный талант, но в своей гордыне он полагал, будто может руководить мною, направлять мои шаги, отрезать мне путь к высшим сферам этого знания. Он попросту боялся меня, Бруно, — не на шутку разошелся вельможа-тайнознатец, — боялся соперничества при дворе, подле королевы. Он хотел оставаться единственным посвященным в тайны, что лежат по ту сторону веры, в ее тени, быть признанным королевским магом. Равных себе он не терпит, вы скоро сами в этом убедитесь. — Говард покачал головой и приблизился ко мне еще на шаг, шпагу он все еще держал острием вниз, как будто забыл про нее. Прямо мне в лицо он улыбнулся жутковатой улыбкой. — Нашему доброму доктору не хватает одной лишь вещи, чтобы стать величайшим магом эпохи, и эта потеря лишила его сна. И его, и, как вижу, вас тоже.

— Пропавшая книга Гермеса. — Голос мой упал до шепота, но отчетливо виден был выходивший изо рта пар. — Вы украли ее у него в Оксфорде.

Это был не вопрос — утверждение. И Говард заулыбался еще откровеннее:

— Скажем так: она досталась мне. Глотаете слюнки, Бруно? Я так понимаю, за книгой вы сюда и пришли? Ловкий вы малый, надо отдать вам должное. — Он резко повернулся и прошел через комнату к алтарю, там обернулся и уставился на меня зловещими темными глазами. — Изгнанник — человек уязвимый, не так ли, Бруно? Неудивительно, что он ищет помощи у высших сил. Нам с вами это обоим понятно, — с чувством добавил он. — Из-за моего брата Томаса наша семья лишилась славнейшего герцогства Англии, мы теперь числимся изменниками. Мне грозили тюрьмой и ссылкой, я вынужден стать приживалом у племянника и ходить на задних лапках перед узурпаторшей Елизаветой. — Верхняя губа его приподнялась, обнажая зубы. — Но я жду своего часа.

— Чтобы довести до конца начатое вашим братом? — Я тоже с вызовом задрал подбородок.

Он нахмурился, прикидывая, много ли мне известно:

— Что навело вас на эту мысль? Мои слова о наследниках Мэри за ужином?

— Она согласилась выйти замуж за вашего брата, почему бы и не за вас?

Шпага поднялась, острие едва не ткнуло мне в грудь. Внутренности скрутились в плотный узел, я подумал, что пришел мой конец. Но, поразмыслив, Генри Говард кивнул:

— Правильно мыслите, Бруно. Говарды — потомки Эдуарда Плантагенета, первого монарха, носившего это имя. Вам это известно? — Не дожидаясь ответа, он заторопился выговорить главное: — Мы — королевской крови. На английском престоле должен воссесть Говард.

— Вы женитесь на Марии Шотландской, когда ее освободят и коронуют, и вы надеетесь, что она родит вам наследника?

Он поморщился при мысли о располневшей королеве, но стойко ответил:

— Таков мой долг перед династией. Вам, представителю черни, меня не понять.

Кулаки мои инстинктивно сжались, как всегда, когда аристократы начинали при мне отстаивать свое превосходство, но голос я сумел сдержать:

— Но ведь Дуглас прав: у Марии Стюарт уже есть наследник, самого что ни на есть безупречного происхождения, коронованный король Шотландии!

— Молодые люди тоже не бессмертны, Бруно, — негромко рассмеялся Говард. — А детей у него пока нет.

Я уставился на него, осознав наконец, что до сих пор не понимал беспредельности его амбиций. Планы Говарда выходили далеко за пределы католического заговора: вторжения, восстановления в королевстве власти папы, его планы простирались в будущее, где он видел себя королем, воспитывающим сына-наследника, а юный король Иаков… ну, с ним, как с его отцом, приключится какое-нибудь несчастье. Теперь я понял, зачем Говард держит при себе Арчибальда Дугласа: кто убил отца, глядишь, справится и с сыном. За сходную цену Дуглас, уверен, не откажется. Но едва я подумал об этом, как ледяная рука вновь сжала мои внутренности: лишь в одном случае Генри Говард доверил бы мне свой невероятный, безумный, я бы сказал, замысел — если он был уверен, что я не смогу его разгласить. Правой рукой я потянулся за кинжалом, но его не было у пояса, и тогда усилием воли заставил себя стоять спокойно. Если Говард заподозрит, что при мне имеется оружие, он меня обыщет и наткнется на свои бумаги. Я глянул на стеклянную бутылку, которую все еще держал в руке. Святая Агнеса? Нет, локон срезан совсем недавно. Но теперь я уже вовсе не понимал, каким образом убийства девушек вписываются в сложный, терпеливо осуществляемый план Говарда.