С. Пэррис - Пророчество

Острием шпаги он подтолкнул меня, направляя в дальний конец комнаты, к зеркалу из обсидиана. Шкатулку с книгой Гермеса он по-прежнему держал под мышкой.

— Пока я оставлю тебя тут, позову кое-кого из доверенных слуг. Неохота самому марать руки. Ты найдешь, чем занять себя. Теперь уже все равно, какие еще открытия ты сделаешь в этой комнате.

Он отступил к двери, направляя острие шпаги мне в грудь. Я быстро прикинул свои шансы: броситься на Говарда, вырвать у него оружие… но он был гораздо выше меня ростом и крупнее, он бы одолел меня при первой же попытке. И шпага его, хотя и парадная, изукрашенная золотом, имела, как я сумел разглядеть даже в том тусклом свете, хищное отточенное острие.

Он приостановился у двери.

— Я читал твою книгу об искусстве памяти, — сказал он задумчиво. — И теперь могу признаться: это работа гения. Мне жаль, что все так обернулось, но в наши времена приходится в первую очередь думать о собственном спасении. Моя судьба превыше твоей судьбы, прощай, Джордано Бруно! — Он долгим взглядом попрощался со мной и, пятясь, вышел за дверь. Ключ повернулся, послышался шорох панели, возвращавшейся на свое место у стены. Я провел руками по волосам и глубоко вздохнул, а затем огляделся по сторонам, пытаясь успокоиться и трезво оценить ситуацию, хотя пульс так зачастил, что я был близок к обмороку.

Свечи почти догорели, но крошечное пламя еще билось и танцевало в потоке холодного воздуха. Здесь было так холодно, что я видел вырывающиеся изо рта облачка пара. Часовня была устроена в дальнем конце библиотеки, ее стена замыкала восточное крыло здания. Окна напротив двери были замурованы. Но сквозняк указывал, что где-то есть еще отверстие в стене, и где же, если не за обсидиановым зеркалом! Я схватил с алтаря свечу и приблизился к зеркалу — моя теория тут же подтвердилась: пламя едва не погасло.

Времени у меня было в обрез. Полированный кусок обсидиана был изрядной ширины, а высотой больше человеческого роста, во всяком случае больше роста среднего неаполитанца. Вдобавок зеркало было вмонтировано в здоровенную деревянную подставку, которая удерживала его вертикально. Я уткнулся плечом в холодную каменную гладь и надавил изо всех сил. Зеркало чуть подалось, и уже не оставалось сомнений в том, что холодный воздух проникает в щель между ним и стеной. Просунув стопу за подставку я попытался отодвинуть ее, прислонившись для упора к стене и все время поглядывая на дверь в библиотеку, ожидая рокового скрежета ключа.

Напрягая каждую мышцу, я толкал деревянное основание обеими ногами и сумел-таки отодвинуть его от стены настолько, чтобы показался забитый деревянными планками камин. Сердце мое при виде этих досок упало, но, когда я, заслоняя огонек ладонью, поднес свечу ближе, я убедился, что гвозди лишь кое-как наживлены и что, если мне достанет времени, я сумею их выдергать. Нащупав под бюро спрятанный туда кинжал, я вытащил его, поставил свечу в стороне, чтобы ее не задуло, подцепил лезвием гвоздь и легко его выдернул, а затем отодрал и всю доску. Я проделал то же самое со второй доской — руки у меня тряслись от спешки, пальцы были в занозах, из мелких ран сочилась кровь, но через несколько минут я справился с третьей доской, сумел протиснуться в образовавшуюся щель и влез в камин. Я понятия не имел, насколько широка труба и сумею ли я проползти по ней, но другого выхода не было. Я спрятал кинжал в ножны и пополз, сокрушаясь об оставшейся в комнате свече и благодаря судьбу за то, что родился неаполитанцем, — широкоплечий, упитанный англичанин тут бы сразу застрял.

Внутри камина царила непроглядная тьма, она окутывала меня, как покрывало, нос забили запахи золы и плесени. Паника сдавила грудь — я страдаю клаустрофобией, — до предела участились дыхание и сердцебиение, ладони вспотели, паника, паника — я заперт здесь, как в гробу! Я справился со страхом и принялся ощупывать кирпич, методично, один за другим, пока не нашел первую металлическую скобу — их устанавливают в дымоходе для мальчиков-трубочистов. Этот дымоход давненько не чистили, сказал я себе, цепляясь за скобу, упираясь ногами в заднюю стенку камина, и втянулся в узкий дымоход, шаря над головой в поисках следующей опоры. Паутина забила мне рот и нос, я пытался отвлечься, проделывая кое-какие мнемотехнические упражнения и стараясь не замечать, как все теснее сдвигаются вокруг меня стены дымохода, по мере того как я протискиваюсь вверх, нащупывая скобы, а расшатанные кирпичи обрушиваются у меня из-под ног. Вот уже стенки почти сошлись, давят мне на плечи, но очередной глоток воздуха пополам с сажей показался мне холоднее и острее прежних, с пряным привкусом осени. Только бы дымоход не был увенчан декоративной крышкой, молился я, только бы выбраться! Не так уж и высока эта труба, ночной воздух уже ласкал мою макушку, и это внушило мне такую бодрость, что стало наплевать на стиснувшие мои бока стенки — да, дымоход сужался на самом верху, но вот уже и выход! Поерзав, повертевшись, я высвободил руку и высунул ее над головой, уцепился за край трубы и выдавил-таки себя наружу. Влажный речной ветер ударил мне в лицо, я кое-как протер запорошенные глаза и жадно глотнул вонь грязи и сливаемых в Темзу нечистот — до чего же хорошо!

Тучи неслись по небу, яркая луна прятала на миг свое лицо, а затем вновь выныривала из серо-голубой тени. При таком свете можно многое увидеть и самому быть увиденным, прикинул я, выползая из трубы на крышу. Я оказался на дальней, непарадной стороне здания, где к основной его части пристроены флигеля и служебные помещения. Библиотека с тайной часовней размещалась на самом конце восточного крыла, это поздняя пристройка, одноэтажная, с крутым скатом. Черепица после дождя стала скользкой, но я подумал: если осторожно подползти к самому краю, оттуда и спрыгнуть не страшно, высота не более пятнадцати футов. Убедившись, что кинжал по-прежнему торчит за поясом и бесценная бумага при мне, я лег на спину и начал как можно медленнее сползать к краю. Я понятия не имел, вернулся уже Говард со слугами или нет, разыскивает ли он меня, не знал я и в какую сторону придется бежать, когда я доберусь до земли, но был уверен в одном: следует двигаться вперед и только вперед, сомнения смерти подобны. Выбора у меня все равно не было: крыша сделалась настолько скользкой, что я не мог замедлить скорость спуска и попросту слетел наземь, ударившись левым боком, перекатился, стараясь таким образом ослабить силу удара о землю.

Едва я поднялся и ощупал себя, проверяя, владею ли я по-прежнему своими членами, как на расстоянии броска камня от меня раздался яростный лай. Я кинулся бежать со всех ног, не разбирая дороги, торопясь лишь уйти подальше от псины, которая, судя по голосу, была отнюдь не мой лохматый дружок, опившийся рейнским, а настоящий сторож, умеющий расправляться с незваными гостями. Этого следовало ожидать, бормотал я про себя, а ноги сами собой несли меня вниз по склону, и я уже понял, что вот-вот окажусь на берегу реки. Мне и оборачиваться не требовалось, я чувствовал, как пес нагоняет меня, его хриплое дыхание и лай все приближались. Внизу, на краю сада, я увидел красивый лодочный домик над образованным рекой заливом, где стояли на привязи лодки. Если я успею прыгнуть в лодку и выйти на стремнину, оттуда до Солсбери-корта рукой подать и, быть может, я доберусь, меня не успеют схватить.