Вячеслав Каликинский - Агасфер. Золотая петля. Том 1

– Наша Дальневосточная республика, господа, занимает территорию от Владивостока до Верхнеудинска на западе. Часть границы ДВР на западе проходит по середине озера Байкал. Территория, по европейски меркам, весьма обширная: она превосходит Германию, Чехию, Словакию, Польшу, Австрию и Венгрию вместе взятые…

– Михаил, давайте сразу договоримся! – мягко взял его под руку Берг. – Давайте договоримся: мы хоть люди и простые, но все же не от сохи, как говорится! И истинная история создания «буферной» республики мне известна. Мы ведь в России, Михаил?

– Конечно! Тем не менее Россия и ДВР – два отдельных государства, – покачал головой Ханжиков. – В чем каждый приезжий может убедиться, проходя паспортный и таможенный контроль на восточной границе.

Он покосился на собеседника и рассмеялся:

– Давайте оставим политику, профессор! Признайтесь, что было бы странным, если бы я согласился с вашим утверждением! Я показываю вам и вашим друзьям Читу – старинный русский город, ныне являющийся столицей «буфера». Итак, мы идем по улице Амурской, которая изначально была главной улицей Читы. Здесь в прошлом столетии располагались главные учреждения и дома именитых горожан. А во времена декабристов эта улица была частью знаменитого Московского тракта, – Ханжиков бросил взгляд на Медникова и Андрея и снова рассмеялся. – Судя по скептическим улыбками мсье Эжена и вашего сына, профессор, они сомневаются в моем пролетарском происхождении. Не так ли, господа? Вы, очевидно, полагаете, что я специально приставлен к вам в качестве э… соглядатая?

– Ну почему сразу соглядатая? – чуть смутился Медников. – Откровенно сказать, говорите вы, Мишель, не как младший воинский командир – и это несколько смущает.

– Вот оно что… Тогда правильнее будет начать не с географии, а с моей биографии, господа! Вы правы, мсье Эжен: большинство забайкальских партизан, а ныне бойцов Народно-революционной армии, образованием, как говорится, не отягощены. Но я, будучи сыном железнодорожного машиниста, представляю в сословном отношении как бы элиту пролетариата! И до Первой мировой я успел закончить четырехклассное Иркутское городское училище, плюс два класса технического училища. И даже в столице успел «поблистать»: рвался на войну, как все мальчишки, – и как-то увидел в газете объявление об открытии в Санкт-Петербурге отдельных гардемаринских классов [120] Морское училище для подготовки строевых офицеров флота. Основано в 1914 году в связи с нехваткой на флоте офицерского состава. Находилось в Петрограде, в Галерной гавани. Первый выпуск из классов был произведен в 1916 году. Училище было упразднено постановлением Верховной морской коллегии в 1917 году. . Отец отвез меня в Петербург, я подал прошение о поступлении, благополучно прошел конкурс и медосмотр, и был принят на флот… Неужели вы полагаете, господа, что с этакой биографией я должен поминутно бить сопли об землю и быть косноязычным?

– Снимаем шляпы, Михаил! – поклонился Берг. – Должен сказать, что я несколько поражен приятностью нашего знакомства. Как вы понимаете, за кордоном России бытует несколько иное представление о большевиках. И мы просто не ожидали…

– Ну и ладно, – согласился Ханжиков. – Проехали и забыли, как говорится. Хотя я пока никакой не большевик! На чем мы остановились-то? Ах да, на Московском тракте… А знаете ли вы, господа, что на этом тракте остались, образно говоря, следы ног лучших представителей дворянства России? Декабристов и их жен… В честь прекрасных жен дворянских бунтовщиков вот эта улицы называется Дамской! Свое название улица получила, как можно теперь легко догадаться, по причине жительства на ней немногих жен каторжан, причастных к восстанию на Сенатской площади. Александрина Муравьева, Мария Волконская, графиня Фон-Визен и другие арендовали жилье и строили собственные дома на этой улочке. Правда, время и люди оказались беспощадны, и от тех домов мало что осталось, увы!

– Кстати, о декабристах, – встрял Медников. – Несколько лет тому назад, в Париже, мне попалась книжка… Ей-богу, названия не помню – а вот притча из нее запомнилась. Внучка декабриста пьет чай и слышит за окнами шум. Посылает, естественно, прислугу: в чем там дело? Прислуга докладывает: революция, барыня! Внучка хлопает в ладоши: это прэлэстно, это прэлэстно! Так чего же они шумят-то? – Они, барыня, хотят, повесить на фонарях всех богатеев! – Странно… А вот мой дедушка хотел, чтобы после революции на свете не было бедных! Каково, господа? Ха-ха-ха!

Медников расхохотался первым. Однако Берг укоризненно поглядел на старого приятеля и лишь покачал головой. Китайцы и Осама-младший не уловили соль анекдота, Андрей отвернулся. Чуть смутился и Ханжиков. Смутился и развел руками: ну, раз уж без политики совсем никак, пусть будут анекдоты!

– Простите мсье Эжену издержки тактичности, Михаил! Старые люди, старые привычки, – поспешил сгладить неловкость Агасфер. – Вы нас лучше просветите: четверти часа не идем, а уже третий военный оркестр по дороге попадается. Праздник в Чите никак?

– Да нет, вроде… Оркестры по улицам маршируют тут постоянно. Для поднятия духа населения, так сказать. А в вечернее время оркестры на площадях и в парках играют. Мне, признаться, первое время музыка на улицах тоже в диковинку была. Да и сейчас сестрицу все время вспоминаю – она большой любительницей фортепьянной музыки была!

– Вы говорите «была», Михаил. Боюсь спросить: с ней что-то случилось?

– Насколько я знаю, нет пока, – улыбнулся тот. – А в прошедшем времени говорю о Машеньке потому, что не видел ее с 1915 года, как в Петербург уехал. Сестренка-то у меня Девичий институт Восточной Сибири [121] Девичий институт Восточной Сибири с 1896 года официально стал именоваться Иркутским институтом имени императора Николая I. Он стал первым средним женским учебным заведением Сибири. закончила. Это приравнивалось к Смольному институту благородных девиц, господин профессор! Пепиньеркой [122] Пепиньерка – ученица, остающаяся в Институте благородных девиц по его окончании для подготовки к работе воспитательницей. , знаете ли, была… Ну, это все задолго до революции, само собой. Революцию она в Иркутске застала, бои семнадцатого и восемнадцатого годов тоже пережила. Замуж вышла – за порядочного, как говаривали, человека. Правда, «порядочный человек» позже всю свою утробу гнилую показал – впрочем, не о нем речь!

В голосе Ханжикова при воспоминании о сестре звучала теплота.

За разговорами время бежало незаметно. Берг, увлекшись беседой с Ханжиковым, спохватился лишь тогда, когда Андрей напомнил ему, что все они покинули гостиницу без завтрака.