Вячеслав Каликинский - Агасфер. Золотая петля. Том 1

Самой крупной «фабрикой» в Заларях было товарищество «Керосин». Его владельцы, баргузинский купец 1-й гильдии Фризер и иркутянин Писаревский в свое время построили резервуары, перегонную станцию и пару бараков для хранения порожних бочек. С ними-то как? – поинтересовались заларинцы. Гоните буржуазию, посоветовали красные агитаторы.

Эва, сказанули – «гоните»! Ежегодно через Залари проходило до 20 тыщ пудов горючей жидкости на 15 тыщ рубликов. Торговля керосином приносила владельцам товарищества прибыль до 3 тысяч рублей в год. Но и хозяева тратили на управляющего, служащих, приказчиков, грузчиков, бондарей и караульных около 1000 рублей. Погони их – кто платить-то мужикам станет? Самим себе платить? Ну-ну…

А с землей и вовсе что-то напутали приезжие агитаторы. Помещиков в Заларях сроду не было. Каждый тут занимался своим делом: охотники пушнину промышляли в тайге, лесозаготовители лес рубили, способные к крестьянскому труду отвоевывали у тайги клинья и высаживали рожь да пшеничку – ровно столько, сколько надо было для прокорма своих семейств.

Так что с колхозом у новых уполномоченных ничего не получилось, как они ни бились. Наверное, придумали потом этот колхоз для иркутского начальства, а продразверстку и продналог ходили собирать по дворам, чуть ли не Христа ради. Сельчане-крестьяне по натуре были люди добродушными, ежели не сказать – с ленцой. Ну, требует новая власть хлеб для голодных – забирайте лишку, ежели найдете. Искали агитаторы хлеб старательно, под ухмылки хозяев. Зерновые припасы-то не в деревенских дворах, а в тайге, на глухих заимках прятать научились.

Организовали агитаторы вместо колхоза в Заларях коммуну – но и та недолго прожила. Неспособные к крестьянскому труду коммунары-беженцы запалили двух реквизированных середняцких коней, ополовинили коровье стадо из четырех голов. После этого половина коммунаров разбежалась, а тех, кто остался, расстреляли приехавшие в Залари чешские легионеры и белая власть.

Покрутил головой Ефим, вспомнив про чешское нашествие. Эшелоны с иностранными легионерами шли через Залари днем и ночью, всю осень и зиму 1919 года. Железнодорожную зону отчуждения чехи объявили своей подконтрольной территорией и установили вдоль чугунки свою власть. Два эшелона с легионерами для поддержания этой власти в тупике на станции и посейчас стоят – но тоже в сторону Владивостока поглядывают. Тем более что банда Кости Замащикова начинает чехов и белых «пощипывать».

Повел стволом винтовки вдоль второго состава Ефим и вдруг увидел через оптику, как в «господском» вагоне на ходу дверь отворилась. Что там делалось – рассмотреть Ефим не успел, запотела трубка прицела не вовремя. А пока варежку скинул, пальцем протер стеклышки – только и успел увидеть, как из вагона вывалился, взмахнув руками, человек. И померещился еще Ефиму клубок дыма, какой из оружия вылетает при выстреле. После этого дверь вагона закрылась.

Сторожкий инстинкт таежного жителя отучил Ефима не совать нос в чужие дела. Тем паче – чужие дела чужих проезжих людей. Они уедут, а ты с ихними бедами останешься, подсказывал тот инстинкт. Но жил в старом охотнике и еще один инстинкт: не по-таежному было мимо гибнущей христианской души пройти. Тем более что в ясных стеклышках прицела мелькнули тени одичавших псов. Тех война приучила к тому, что грохочущие «домики» на колесах с голоду помереть не дадут.

Неладное дело, подумал Ефим. Колпачками оптику прикрыл, винтовку за плечо закинул и побежал длинным стелющимся шагом в ту сторону, где человек с поезда свалился. И куда уже устремилась голодная и безжалостная собачья стая.

Холмистая местность и длинные высокие гряды наметенного последней метелью снега долго не давали Ефиму увидеть бедолагу. Вроде послышались ему короткие, быстро гаснущие в морозном воздухе револьверные хлопки, но скрип снега под лыжами и собственное дыхание не давали толком разобрать. А когда поднялся на последний бугор, отделяющий его от насыпи, то увиденное заставило его поспешно сорвать с плеча винтовку. Слабо барахтающийся в снежном крошеве человек, ухватив револьвер за ствол – должно, патроны кончились, – пытался отбиться от окружившей его стаи лютых голодных тварей.

На таком расстоянии целиться Ефиму и не надо было. Два раза сердито кашлянула винтовка, и два пса ткнулись мордами в снег. Остальные с воем, увязая в сугробах по уши, рванули в сторону густого ельника.

Сброшенный с поезда офицер был ранен – под разодранным кителем вся правая половина груди в крови. Уронив бесполезный револьвер в снег, он при виде неожиданной помощи потерял сознание и затих.

Ефим на бегу скинул лыжи, перевел дыхание. Сунул палец под рубашку офицера, рванул, осмотрел рану, покачал головой. Повезло бедолаге: стреляли в него, видать, в упор, и не учел злодей, что человечья грудина не всякой пистолетной пуле поддается. Ударившись о кость, легкая пуля меняет порой траекторию и, «пропахав» кожу, уходит вдоль ребер.

Однако раненому грозила другая беда: на этаком морозище он был практически раздет – распахнутый китель, белая сорочка под ним, армейские брюки да тонкие сапоги-хромачи.

– Кто ж тебя так, мил человек? – бормотал Ефим, торопливо скидывая короткий охотничий тулупчик, под которым у него была меховая поддевка и вязаная кофта под «горлышко». Содрал кофту и стал приподнимать тело, целя офицерской головой в широкий ворот, – и тут услышал глухой стон.

– Тихо, тихо, потерпи, мил человек, – зашептал Ефим. – Рана твоя совсем пустяковая… Ох ты господи!

Сдвинув тело, он сразу увидел окровавленный короткий деревянный полуверстовой столбик. Левая нога раненого выше колена была согнута в неестественном положении. Ефим попытался выпрямить ногу, но ладонь сразу наткнулась на что-то острое и мокрое.

– Так ты, мил человек, еще и ногой столбик «поймал», – сразу понял Ефим. – И перелом-то открытый…

Под шапкой у него сразу стало жарко: хоть и не был с медициной знаком старый охотник, а знал, что если получил человек открытый перелом в этаком месте – не жилец он на этом свете. А если и жилец – то «култыхать» бедолаге на костылях до гробовой доски.

Ефим надел на раненого кофту – мешком, не стараясь попасть руками в рукава. Завернул тело в тулупчик, а сам поспешил к ельнику. Нарубил длинных лап для волокуши, уложил на нее свою «добычу», не забыв стянуть потуже тулупчик на теле. Крякнул, «впрягся» в волокушу и единым духом втащил ее на вершину насыпи, на рельсы. Отсюда и деревня была как на ладони – полверсты, не более. Дымила потихоньку трубами, между изб сновали далекие фигурки людей.

Ефима без кофты и тулупчика сразу «приласкал» ледяной ветерок. Слава богу, что его изба, вторая с ближнего краю села, была совсем близко. Приметив на насыпи место поудобнее, свез он волокушу на наезженную колею, скинул с ног снегоступы и припустил, как мог, с тяжелой поклажей.