Вячеслав Каликинский - Агасфер. Чужое лицо

– Та самая?

– Увы, мадам! Но вы, повторяю, свободны от каких-либо обязательств передо мной! Я справлюсь со своими проблемами сам.

– Скажите мне, господин Ландсберг, – только не лгите! Мой отказ может как-то повредить вашей жене и сыну?

– Может. Но не повредит! Я справлюсь сам! – повторил он.

– Я скоро умру. – Мешкова показала Ландсбергу платок, в который она кашляла кровью. – Я знаю это, милый лжец! И все же… Пожалуй, я готова заменить эту особу, но не хочу быть похороненной под ее именем. Я хочу лежать рядом с сыном. И рядом с супругом – когда придет его и мое время.

Еще до поездки в Приморье, только получив ультиматум Соньки, Ландсберг согласился лишь подумать. В ее намерении покинуть остров, что ни говори, были и привлекательные стороны! Она обещала не только избавить остров от своего присутствия, но и самой освободить Сахалин от Богданова и его приспешников-бандитов.

Вернувшись на каторжный остров, Ландсберг встретился с Сонькой и сообщил о скором прибытии «сменщицы» Одновременно он поставил перед старой аферисткой условия: она должна совершенно порвать с прошлым, немедленно избавиться от своей бандитской «свиты» и вести приличный образ жизни.

Все эти условия Сонькой были приняты и выполнены. Ей удалось пересорить шайку Богданова – отпетые устроили кровавую разборку и почти все погибли. Потом был найден мертвым и сам Богданов – скорее всего, кто-то угостил его травой-борцом. Квасная лавка и прочая недвижимость Сонькой были проданы, а вырученные деньги мадам передала на нужды церкви и в местный приют для сирот.

По каторжной столице поползли слухи о неизлечимой болезни Соньки: трехлетнее пребывание в сырой камере наградило ее скоротечной чахоткой. И это оказалось правдой…

– Убедившись, что Сонька выполняет все условия нашего соглашения, я поселил ее и приехавшую госпожу Мешкову в своем доме в поселке Рыковский, – рассказал Ландсберг. – Около двух месяцев Мешкова наблюдала за походкой Соньки, манерой ее речи, слушала рассказы о ее юности и похождениях. Я часто навещал их и готов был самым решительным образом прекратить «комедию с переодеванием». Даже мечтал о том, чтобы Сонька дала мне для этого повод. И вы знаете, Берг, хотите верьте, хотите нет – но Сонька, тесно общаясь с несчастной Мешковой, сильно изменилась сама!

– Так кого же вы провожали? – допытывался Агасфер. – Мадам Мешкову или…

– Вдова угасла к концу лета. И, выполняя ее волю, я отправил ее останки во Владивосток, для упокоения в семейном склепе. А через малое время умирающая Сонька в числе уезжающих с Сахалина беженцев от скорой войны на пароходе отбыла в Де-Кастри. В Татарском проливе штормило, пароходишко несколько дней не мог подойти к берегу, и в конце концов высадил беженцев на острове Обсерватории – небольшом клочке земли близ Де-Кастри. Там Сонька и отдала Богу свою грешную душу.

– Понимаю, – кивнул Берг. – Стало быть, ее могила там, в Де-Кастри?

– Должна была быть там, – поправил Ландсберг. – Вы правы: поскольку она приняла православие и крестилась, сопровождающие ее обратились к священнику поселковой церкви за отпеванием и прочими требами. Однако по странному стечению обстоятельств ни у самой Соньки, ни у ее провожатых не оказалось документов о крещении. И тамошний батюшка категорически отказал в похоронах иудейки на православном погосте. Соньку-Марию и похоронили на острове Обсерватории. Кто-то поставил на могите черный камень с одним словом: «Сонька». Вот так, дружище! Sic transit gloria mundi [114] Так проходит земная слава (лат.) .

– Да-а, – протянул Агасфер. – С быть, все ваши хлопоты по «сменке» были напрасны?

Ландсберг покачал головой:

– Отнюдь! Благодаря ультиматуму Соньки я узнал о мадам Мешковой и, как мог, облегчил ей последние месяцы жизни. Разве это было напрасным?

– Разумеется, нет! – спохватился Берг.

Оба одновременно глянули на часы и разом поднялись: Ландсбергу было пора идти на перекличку и посадку на корабль. Помедлив, он все же спросил:

– Вы очутились в порту только для того, чтобы поболтать со старым товарищем, барон?

Агасфер смутился:

– Есть и небольшая просьба, Карл Христофорович, – он вынул из кармана два конверта. – Как видите, адресов нет. Ничего, если я попрошу вас по прибытию во Владивосток переложить письма в русские конверты, надписать адреса, наклеить марки и бросить в почтовый ящик? Письма безобидны, но отправлять их отсюда слишком долго: они неизбежно попадут в военную цензуру и могут затеряться.

– О чем речь, дружище! Разумеется! Говорите адреса, барон! – Ландсберг вынул блокнот и карандаш.

– Пишите: одно письмо адресовано перестраховочному товариществу «Злобин и К°», в Санкт-Петербург, дом нумер 17 по улице Таврической. Это по поводу моей консервной фабрики – уведомление о прекращении работы на территории России и прекращении всех сношений по вопросам страховки. Второе письмо написала моя Настенька – своей подруге, и тоже в Петербург. Дом 12 по Дегтярной улице, девице Сурминой. Отправите?

– Не сомневайтесь, барон! – Ландсберг упрятал бумаги в карман френча без нашивок и со споротыми погонами и протянул руку. – Будем прощаться?

– Да, и с надеждой когда-нибудь встретиться! – подхватил Агасфер. – Но только не на Сахалине! Давайте ориентироваться на Петербург, Карл Христофорович!

На душе Берга слегка скребли кошки: оба письма были, что называется, с двойным дном. На Таврической, 17 была штаб-квартира Разведочного отделения Генштаба. А в безобидном деловом письме был зашифрован рапорт о прибытии в Японию и готовности к оперативной работе. Письмо супруги к девице Сурминой дублировало первое.

Ни Ландсберг, ни Агасфер не знали, да и не могли пока знать, что вернувшихся на родину русских военнопленных во Владивостоке ждет долгое разбирательство Особой комиссии Ставки Главнокомандования. И хотя главным объектом разбирательства судебных юристов был генерал Михаил Ляпунов, главный инициатор сдачи в плен Сахалинского гарнизона, офицеров продержали в казармах почти месяц. Продержали под охраной, без права выхода. За это время в казармах расцвело наушничество, дрязги и даже мелкое воровство. И письма Агасфера непостижимым образом исчезли – кому они могли понадобиться?

Ландсберг, невольно подведя Агаасфера, очень переживал. Но поделать ничего не мог: японского адреса Берга у него не было.

Напрасно ждали известий от Агасфера и в Разведочном отделении. Сам же он был в отчаянии – один, абсолютно без связи. И без всякой надежды на то, что когда-нибудь удастся ее восстановить и хоть на короткое мгновение сбросить чужую личину…