Ирина Потанина - Смерть у стеклянной струи

Коля вспомнил, что у Егорова сейчас неприятности: выговор за вождение в нетрезвом виде. Вообще, с учетом специфики службы, на такие мелочи внимания обычно не обращали: работа напряженная, мало ли кто как лечит нервы… Тем паче, если ты водитель годный, то никакая водка не помеха. Но в случае с Егоровым начальству почему-то понадобилась показательная взбучка.

— Можете Глебу Викторовичу передать, что я извиниться хочу? Я б сам сказал, но страшно обращаться… Меня, похоже, того-этого… Выгонят к чертям. Но, может, Глеб Викторович сжалится?

— Ого! — присвистнул Коля. — Все так серьезно? Конечно, порядок есть порядок, но некоторые, вон, без ста грамм вообще за порог отделения не выходят, и ничего…

— Да тут не в пьянке дело! — вздохнул парень. — Я просто неудачно выразился! Скажите Глебу Викторовичу, я не то имел в виду… — И, не дав Николаю возможности отказаться от выслушивания подробностей, забормотал: — Я глупость сказанул. Ну, был выпимши, с кем не бывает. Я Глеба Викторовича отвозил домой с банкета, и он тоже был ну очень на подпитии. И документы в отделении забыл. И стал просить, мол, высади меня, я сам пешком дойду. А я возьми и ляпни, мол, не пущу его самого идти: «И как вы не боитесь? — говорю. — Сейчас, вы же в курсе, рейды очищают улицы от калек-попрошаек. А вы в штатском, без бумаг, пьяный и хромоногий. Загребут еще…» Он сразу протрезвел и как давай орать…

— Это сколько ж ты выпил, — нахмурился Коля, — что такое сказанул?

— Да я не то имел в виду! — принялся оправдываться Егоров. — Да, не «очищают и загребут», а перевозят в интернаты для инвалидов, чтобы медицинский уход был и условия… Да, не «хромоногий» он, а немного ногу тянет из-за врожденной травмы, и это, когда он трезвый, никому и не заметно. Но… Слушайте, ну разве я не прав? Ему без документов одному ходить нельзя! У меня сосед безногий, ездит на дощечке. Так он, хоть и офицер-фронтовик с квартирой, женой и дочкой, все равно один за калитку двора выезжать боится — загребут, если без сопровождения, а пенсию себе присвоят… С его товарищем такое приключилось. Ой, ну, в смысле, переведут в медицинский интернат и…

— Ты вот что, — не выдержал Коля, — жди себе и помалкивай. Глеб на «хромоногого», конечно, обиделся, но он отходчивый и не сволочь. Не станет он о твоих провокационных разговорчиках выше докладывать. Но это только если ты их впредь вести не будешь. Знаешь же, в чем проштрафился, и снова продолжаешь…

— Да я только вам! — заверил Егоров. — Я же знаю: вы могила и никому не скажете. Поговорите с Глебом Викторовичем?

— Ты лучше сам, — после секундного раздумья сказал Николай. — В таких делах лишние уши и лишний рот только накаляют обстановку. Ну, если уж совсем у тебя духу не хватит, то посмотрим. А пока — ты мне ничего не говорил, я ничего не знаю… Да ладно, не кисни! Все не так плохо…

— Вроде и не так, да только что теперь будет, непонятно… — Парень не слишком-то взбодрился, но все же постарался улыбнуться и произнес: — В конце концов ведь не война же. Как-то образуется, согласен.

Под дверью Глеба, как часто бывало, топталась очередь из подчиненных. Викторович — даром что начальник — так и не обзавелся секретаршей, потому все время был обязан решать какие-то бумажные дела.

— Мне срочно! — буркнул Коля и рванул к кабинету. Ребята потеснились без возражений: знали, что Горленко просто так словами не разбрасывается и раз идет без очереди, значит надо.

— Ты говорил оперативно сообщать про новости по делу Гроха! — сказал Николай, просовывая голову в кабинет. Обычно он, хоть и был на короткой ноге с начальником, в кабинет без стука не врывался, но сейчас нужно было продемонстрировать решительность.

— Я слушаю! — Глеб ничем не выдал удивления и указал рукой на стул. С недавних пор он стал носить очки, и если бы Горленко самолично не видел шефа при опасных задержаниях, сейчас решил бы, что смотрит на типичного кабинетного работника, просиживающего штаны в то время, как подчиненные рискуют жизнью на оперативных выездах. — Ты только не горячись, пожалуйста. Говори взвешенно!

Последний пассаж начальника Коля не понял и решил не обращать внимания. Мало ли какая муха вежливости Глеба укусила, «распожалуйстался» и ладно… Шеф был примерно одного возраста с Колей, но на фронт в свое время не попал, как ни просился. Официально из-за врожденной хромоты, на самом деле потому, что больше пользы приносил в тылу, искореняя бандитизм. После Победы, когда для прочих наступила передышка, Глеб продолжал свой бой (порой еще более опасный, чем у других на фронте), достиг больших успехов и настоял, чтобы Горленко, до войны служивший в угрозыске, работал под его началом. С тех пор и были в одной связке. Глеб поднаторел в дипломатии и прикрывал его, когда приходилось вести переговоры с другими отделами и высоким начальством, при этом в настоящие дела не лез, если его специально не просили. Короче, Колю все устраивало.

— Такое дело, — начал Горленко, передвигая стул к шляпке Т-образного стола, чтоб быть поближе к собеседнику. — Помнишь, ты вчера вещал о «Черной кошке»? Я все перепроверил и обдумал…

— Не начинай! — сквозь зубы произнес Глеб, задрав очки на лоб. Наверно, чтобы было удобнее сверлить Колю взглядом. Горленко все же не сдавался:

— Я понимаю и уважаю твое желание прищучить гадов, но они тут ни при чем!

«Кошачьи» мотивы в преступной жизни СССР вошли в моду сразу после войны. Какой-то умник после ограбления магазина под Москвой нарисовал углем котенка на двери, и началось. В 46-м Горленко лично задержал трех малолетних вымогателей, считавших себя робин-гудами и «Черной кошкой». Пацанва запугивала мирных граждан, которые будто бы обогащались в тылу, в то время как порядочные люди проливали кровь на войне, и требовала выкуп за недонесение. Да и в докладах по всему Союзу то тут, то там всплывали «Кошки» — название казалось романтичным всем, от суровых криминальных элементов до глупой шпаны. Но в этом году все изменилось. В феврале организация, именующая себя «Черной кошкой», попала на страницы газет в связи с убийством оперуполномоченного в Химках. Парень попросил подозрительного типа предъявить документы, завязалась стрельба и… Весть разлетелась по всей стране. Слыть душегубом не хотелось никому, и среди мелких бандитов автограф «Черной кошки» мгновенно вышел из моды. Увы, из поля зрения милиции он не пропал. Буквально на днях мерзавцы вынесли из промтоварного магазина в Москве 68 тысяч рублей. И снова не обошлось без жертв. Кому-то из верхов стукнуло в голову, что такие негодяи не могут жить под носом у образцовой столичной милиции, и стала прорабатываться версия, что гады для налетов приезжают в столицу из другого города. И тут как раз на месте убийства Гроха в булочной у Стеклянной струи обнаружили свеженарисованный силуэт черной кошки…