Ирина Потанина - Смерть у стеклянной струи

В коридоре скрипнула дверь. Ирина вздрогнула, и Морской только сейчас понял, в каком она ужасном напряжении.

— Все в порядке, это Галочка ушла в магазин, — заверил он, многозначительно добавив: — Пойдемте на балкон. Там шум от улицы, и это хорошо.

— Вот-вот, — понимающе кивнула Ирина. — А у нас в гостинице и шума нет, и за каждой стенкой милиционеры.

Тут в дверь настойчиво и характерно три раза позвонили. Морской оторопел.

— У нас, похоже, тоже, — нахмурился он. И пояснил: — Так трямкает звонком только Горленко. И это очень странно, что он здесь.

— Он сам идет к нам в руки? — попыталась пошутить Ирина.

Но Морской уже не слушал, мысленно настраиваясь на официальный отрешенный тон и максимальное хладнокровие.

А вышло все совсем иначе.

— Значит так! — горячо зашептал Горленко, утащив Морского на балкон. Ирину усадили с первой попавшейся книгой в полукабинете, уговорив дать мужчинам время на важный разговор. — Что бы вы про меня ни думали, но мне важнее совесть. Поэтому по долгу былой дружбы считаю, что обязан предупредить, — он нервничал, и Морской сначала тоже насторожился. — Каждый ваш шаг сейчас как на ладони, — продолжил Коля. — Следят-то за Ириной. И только в целях ее безопасности. Но она, как видите, от вас не отходит, а значит… Короче… Я знаю, на что вы вдвоем способны, и очень вас прошу: не натворите глупостей. Никаких встреч с нежелательными элементами, никаких попыток показать жизнь в том виде, в каком она вам видится. Ирина уедет, а вы останетесь, и вам потом за это отдуваться.

— А в каком виде, как вам видится, мне видится жизнь? — Морской сто раз давал зарок не ерничать над Колиной манерой изъясняться, но не сдержался. — И как мне отличить «желательные» элементы от других?

— Вы знаете, о чем я, — сдерживая себя, рявкнул Коля. — Вам на себя плевать, так пожалейте Галю и Ларису. Нет, — спохватился он, — общайтесь на здоровье! У нас все счастливы, что Ирина Грох доверяет вам. Меня сегодня спрашивали, насколько это может быть серьезно. Я честно отрапортовал, что к вам противоположный пол ужасно льнет… Пусть знают, что вы в глазах зарубежной интеллигенции — ценная личность. Это вам на руку.

— Да как не стыдно! — Морского понесло: — Вы говорите пошлости! Кроме того, изображаете участие всего лишь потому, что вам сейчас нужно мое расположение и вы надеетесь, что я вас буду держать в курсе рассказов Ирины! Тьфу! Общаюсь с иностранкой — значит, «на заметке». Это и ежу ясно. Вы сообщаете мне очевидный факт с таким видом, будто делаете одолжение! А где были ваша совесть и ваш долг былой дружбы год назад? Тогда я действительно не ждал подвоха. Тогда бы и предупреждали! Я не говорю — не писали бы письмо, все мы не святые. Но хотя бы просто рассказать о готовящейся опале вы могли?

Морской замолк, пытаясь отдышаться. Он столько раз обещал себе, что не унизится до этих глупых разборок с Колей, но вот теперь сорвался…

— Я ничего не понял, — глупо моргая, Горленко уставился на собеседника. — Повторите. Но только так, чтоб все было прозрачно. Что за письмо и о какой опале?

— Что ж, ладно, — Морской взял себя в руки. — Понимаю, неприятно. Давайте делать вид, что мы не поднимали эту тему. Мы год назад уже друг другу все сказали, и хватит.

Следующие десять минут превратились в форменный допрос. Горленко яростно вытягивал ответы, и из того, как он нелепо заходил с разных сторон и как неловко формулировал вопросы, вдруг стало ясно, что к злополучному письму Коля, возможно, был непричастен.

— Но как же так? — растерялся Морской. — Вы сами мне признались, пересказав тогда у нас весь текст…

— Пересказав? — Николай нахмурился. — Но вы ведь сами спросили мнение! И я его озвучил. Пользуясь общеизвестными формулировками. Да эти же цитаты вам слово в слово любой дурак расскажет. Если он, конечно, слушает радио и не спит на политинформации на работе.

— Черт… — Морскому стало стыдно. — Простите… Вы, выходит, не предатель. И не трус. А попросту дурак.

— То-то! — обрадовался Коля, услышав извинения, но тут же спохватился: — Что???

— Ну, то есть не «дурак» в обидном смысле, а как ты и сказал: «любой дурак». — Морской не к месту вспомнил разговор рабочих в подсобке и глупо прибавил: — Не в жизни, а во всем таком… прям жах…

Тут пришла очередь Горленко негодовать.

— Да как вы так могли подумать? — немного даже заикаясь от возмущения, шпарил он. — Да если б я чего-то и писал, то сразу б вам под нос подсунул строки. Зачем бы я в газету доносил? — Он глубоко вздохнул и продолжил более сдержанно: — Что значит «из-за дочки»? Да, были проблемы с бумажной волокитой. Но вы же знаете мою Свету, они в библиотеке так поднаторели в составлении бумаг, что победят любой бюрократизм. Неужто за какие-то бумажки я стал бы вдруг про вас писать в газету? Хоть правду, хоть неправду… Общаться с вами и тут же за спиной строчить кляузу? Да кто б меня просил? У нас не идиоты. Знают — плюну в рожу, мало не покажется…

Он глянул на Морского очень гневно, и тот, пытаясь отшутиться, закрыл лицо руками, будто опасаясь плевка.

— Не кривляйтесь! — рыкнул Коля. — Что вам мешало сразу рассказать мне, в чем подозреваете, а не кидаться оскорблять и ругаться? Поговорить по-человечески, а не обижаться, как закрытый и напыщенный сундук? И потом, с чего вы вообще взяли, что вам говорили про меня? Имени, как вы сказали, не называли…

— Да, я не унижался до расспросов, — виновато вздохнул Морской. — Сказали, что-то вроде «Общественное недовольство — полбеды, вы посмотрите, что написал ваш близкий друг». И дали мне перепечатку письма… Которое вы мне потом пересказали…

— У вас что, мало близких друзей было? — не унимался Коля.

— Мало, — сказал Морской твердо. — На тот момент был, собственно, один… И я его, похоже, умудрился потерять…

Они несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза.

— Потерять? — оторопело повторил Горленко. — Я, что ли, вещь или девица, чтобы меня терять? Не дождешься!

Они непременно вместе рассмеялись бы, но тут из комнаты раздался страшный грохот. Заскочив в дом, Морской увидел обломки книжной этажерки и робко пытающуюся поставить их на место Ирину.

— Я потянулась к книге с верхней полки, и вот, — растерянно сказала она.

— Вы влезли на самый верх, чтобы пробраться к форточке и нас подслушать! — безжалостно констатировал Морской.

— Да, — согласилась Ирина. — Так и было. За полки — извините. Все было хорошо, но я пошевелилась, и вот… — И тут же радостно и бодро сообщила: — Что ж, раз всё уже понятно, считаю, что мы можем доверить вам, Горленко, тайну. Мою тайну про дневник…

Иногда Галочка жалела, что дома нет самовара. Чаепитие с баранками выглядело бы тогда стилистически оправданным. Впрочем, все и так шло неплохо. Ирина уютно примостилась на табуретке между подоконником и столом и выглядела вполне удовлетворенной. Сначала, когда Галочка только вернулась из магазина, и Морской попросил ее занять гостью, Ирина пыталась спорить, мол, и чаевничать сейчас не время, и этажерку она хочет починить собственноручно, и вообще разговоры о ней без нее считает верхом неприличия, но мужчины были непреклонны.