К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Нет никаких свидетельств того, что Екатерина Парр и Энн Аскью когда-либо встречались или переписывались. У них могли быть общие знакомые, но, опять же, в этом нет ничего удивительного, учитывая немногочисленность тюдоровской элиты. После оглашения приговора осужденную по закону должны были вплоть до казни держать в тюрьме. Однако в начале июня Энн Аскью перевели в Тауэр, где, согласно ее мемуарам, несчастную женщину снова допрашивали Рич и Ризли — на этот раз целенаправленно, интересуясь ее связями с придворными дамами из окружения королевы. И не просто допрашивали, а лично пытали, к ужасу лейтенанта Тауэра, который при этом присутствовал. Когда Энн Аскью назвали конкретные имена, она призналась, что, находясь в тюрьме, получала деньги от людей, называвших себя слугами герцогини Саффолк и леди Хартфорд (то были дамы, приближенные к Екатерине Парр), но категорически отрицала какую-либо связь с королевой. Вообще-то, передавать заключенным деньги на пропитание дозволялось, в этом не было ничего противозаконного; по сути, это было необходимо, чтобы сохранить им жизнь.

Похоже, нет никаких причин сомневаться в правдивости повествования Энн Аскью. Поведение Рича и Ризли, скорее, напоминает последнюю отчаянную попытку религиозных консерваторов найти хоть какое-то свидетельство против королевы. Эти двое перешли все мыслимые границы, поскольку пытать осужденных после вынесения приговора было запрещено законом, а уж с учетом того, что речь шла о женщине, да еще и принадлежащей к дворянскому сословию, это попахивало настоящим скандалом, тем более что Ризли, занимавший пост лорд-канцлера, то есть бывший главным юридическим лицом в Англии, сам вращал валики дыбы. Лейтенанта Тауэра происходящее потрясло до глубины души, и он незамедлительно доложил обо всем королю, что привело того в ужас. Некоторые историки выдвигают гипотезу, что Генрих мог сам тайно отдать приказ пытать осужденную, однако подобные обвинения не подкрепляются никакими документальными свидетельствами. Лично мне кажется более правдоподобным, что его величество искренне рассердился, узнав о попытке Рича и Ризли после долгих месяцев безуспешных допросов силой добиться свидетельских показаний против королевы.

Теперь уже Генрих разгневался на консерваторов. Король заявил, что, арестовав Джорджа Блэгга, они подобрались «слишком близко к нему самому», и в результате Блэгг был помилован. С учетом этого нетрудно догадаться, с какой силой монарший гнев обрушился на тех, кто посмел пытать Энн Аскью, чтобы навредить королеве.

По словам Фокса, существовал также еще один заговор против Екатерины: на этот раз дело дошло даже до выдачи ордера на арест королевы, — правда, документ сей был без труда аннулирован, когда копия попала ей в руки. Дакота Гамильтон и другие исследователи убедительно доказали, что это событие произошло в июле 1546 года. Согласно «Книге мучеников», Екатерина поспешила к королю и убедила мужа в том, что и в мыслях не имела поучать его в вопросах религии, но затеяла этот разговор исключительно с целью отвлечь Генриха от боли в ногах. И, опять же если верить Фоксу, заговорщики потерпели фиаско: его величество благосклонно принял объяснение жены, и, когда лорд-канцлер Ризли на следующий день прибыл во дворец с ордером на арест, Генрих отругал его, ударил по голове и велел больше не показываться на глаза — иными словами, совершенно и публично унизил.

Лично я подозреваю, что все это было скорее преднамеренной уловкой со стороны короля, нежели случайной цепью событий, как сообщили Фоксу две переживших Екатерину фрейлины (хотя допускаю, что для них происходившее вполне могло выглядеть именно так). Начнем с того, что в июле консерваторам было трудно придумать законные основания для ареста королевы, поскольку никакого компромата ни на нее, ни на ее фрейлин обнаружить так и не удалось. Если бы Генрих действительно хотел отделаться от жены, то легко мог бы сфабриковать любые обвинения, как он сделал в свое время, чтобы избавиться от Анны Болейн и Томаса Кромвеля, да и сейчас был близок к тому же в отношении герцога Норфолка.

Тут стоит отметить, что тремя годами ранее, когда Гардинер выдвинул обвинения против архиепископа Кранмера, Генрих сыграл с консерваторами примерно такую же шутку, согласившись, что Кранмер должен предстать перед Тайным советом, но дав ему заранее свой перстень, дабы показать Совету, что архиепископ по-прежнему пользуется расположением короля. В результате была назначена комиссия для расследования обвинений против Кранмера, но возглавил ее… сам Кранмер! Подобная тактика была хороша тем, что унижала одну партию (в обоих случаях — традиционалистов), но при этом недвусмысленно напоминала другой стороне (сначала Кранмеру, а потом и Екатерине), кто в государстве главный. Учитывая, что охота на еретиков завершилась полным провалом, было бы очень в духе Генриха оскорбить таким образом Ризли и вынудить супругу, как раньше Кранмера, подыграть ему — а в случае Екатерины еще и заставить супругу публично признать, что женщина не должна поучать своего мужа.

Поэтому я думаю, что ордер на арест был не более чем наживкой: король преследовал цель унизить Ризли, а также продемонстрировать всем, что с охотой на еретиков покончено, а королева по-прежнему в фаворе. То есть был разыгран спектакль, причем в роли драматурга и режиссера выступил лично Генрих. А вот самой Екатерине вряд ли было заранее велено принять участие в игре, скорее всего, для нее это стало экспромтом.

К концу июля Екатерина Парр, бесспорно, была в милости у супруга: об этом свидетельствует хотя бы то, что в преддверии близящегося визита адмирала д’Аннебо для королевы были заказаны изумительные новые драгоценности. В августе ее брат, граф Эссекс, встретил высокого гостя и рядом с ним проехал верхом через весь Лондон, а в октябре, когда ситуация особенно накалилась, лорд Герберт, зять Екатерины, заседал в Тайном совете. Словом, в последние месяцы правления Генриха VIII Парры благополучно пережили шторм.

Что же касается визита Бертано, то эта затея не увенчалась успехом. Когда эмиссар понтифика в начале августа прибыл в Лондон, то все надежды на какую-либо договоренность с папой, похоже, уже были перечеркнуты. И с того времени король начал неуклонно возвращаться к реформаторам. Скорее всего, он опасался, что если оставить страну на Гардинера и Норфолка до тех пор, пока Эдуард не достигнет совершеннолетия, они возродят старые традиции. А для Генриха всегда главным приоритетом было обеспечить передачу сыну верховенство короля над Церковью. И здесь следует отметить, что страхи монарха вовсе не были беспочвенными: десять лет спустя Гардинер стал ключевым соратником старшей дочери Генриха, королевы Марии I, когда та ненадолго вернула Лондон в лоно Римской церкви.