К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

После провала миссии Бертано король снова сфокусировался на отношениях с Францией и занялся приготовлениями к встрече адмирала д’Аннебо, который собирался посетить Лондон в конце месяца. Событию этому было уделено большое внимание. Несмотря на финансовый крах, к которому привела страну затеянная Генрихом война, празднования проводились с небывалым размахом. Такой торжественной встречи иностранного лица не было, по крайней мере, с прибытия злосчастной Анны Клевской в 1539 году. Ральф Морис, секретарь архиепископа Кранмера, впоследствии рассказывал, как Генрих стоял на устроенном в честь д’Аннебо пиру, обнимая одной рукой адмирала, а другой — Кранмера (признак благоволения к обоим, хотя к этому времени королю было уже трудно стоять без поддержки), и поверг всех присутствующих в изумление, заявив, что в скором времени он и французский король упразднят мессу и установят простое хлебопреломление. Это, конечно, было совершенно невозможно (король Франции Франциск I оставался незыблемым католиком), но если Генрих вдруг сказал такое, пусть даже в шутку, это могло означать только одно: он вновь повернулся к сторонникам Реформации и преисполнился самых радикальных намерений, что было совершенно немыслимо всего несколько недель назад.

После возвращения из-за границы графа Хартфорда и лорда Лайла соотношение сил в Тайном совете вновь изменилось в пользу реформаторов, которые в основном и сопровождали Генриха в его поездке в начале сентября. Изначально предполагалось, что поездка эта займет всего пару недель, ведь король собирался не дальше Гилдфорда, но как раз тогда его величество снова заболел и, возвращаясь из Гилдфорда, добрался только до Виндзора, где и застрял на полпути до конца октября. Почти все это время консерваторы, входившие в состав Тайного совета, оставались в Лондоне, занимаясь там рутинными делами, а при Генрихе были сплошь радикалы. Ну и еще, разумеется, жена Екатерина Парр.

Вполне вероятно, что именно в эти осенние месяцы Генрих и призадумался о том, что следует предпринять напоследок самые решительные шаги, — возможно, приступ жестокой болезни в очередной раз недвусмысленно намекнул ему, что конец уже близок. В ноябре и декабре Стивен Гардинер утратил политическое влияние и отошел на второй план: на собрании Тайного совета лорд Лайл даже ударил его по лицу без всяких последствий для себя, хотя это было серьезным проступком, — и к тому же архиепископу постоянно отказывали в аудиенции у короля. Потом, уже в декабре, герцога Норфолка и его сына графа Суррея внезапно арестовали, признали виновными в государственной измене и приговорили к смерти. Формально им предъявили обвинение в противозаконном включении королевского герба в свой собственный, но это лишь послужило предлогом; дело явно сфабриковали, чтобы убрать со сцены Норфолка. Будучи старшим пэром в Англии, он рассчитывал, что будет контролировать наследника престола, малолетнего Эдуарда, а учитывая, что герцог являлся убежденным противником Реформации, допустить этого было никак нельзя. Как уже отмечалось выше, Генрих и раньше использовал притянутые за уши обвинения в государственной измене, чтобы избавиться от Анны Болейн и Томаса Кромвеля. Молодого графа Суррея казнили 19 января 1547 года; Норфолк должен был последовать за сыном на эшафот 28 числа, но его спасло то, что сам король скончался в этот же самый день рано утром. Герцог избежал казни, но вместо этого шесть с половиной лет чах в Тауэре и лишь с восшествием на престол католички Марии Тюдор вновь получил свободу.

Итак, в начале декабря 1546 года Генрих снова тяжело заболел, и похоже было, что на этот раз он уже вряд ли выздоровеет. Два последних месяца жизни ему суждено было провести в Уайтхолле. То, что в январе 1547 года король был разлучен с супругой, некоторые историки считают политически важным фактором, поскольку Екатерина в конечном итоге так и не получила регентства, на которое надеялась. Однако, несмотря на то, что Рождество она провела в Ричмондском дворце, вдали от мужа, к середине января ей приготовили покои в Уайтхолле, хотя и неизвестно, успела ли она перебраться в эту резиденцию, прежде чем у Генриха случился последний, смертельный приступ.

Но дело даже не в том, что Генрих не виделся с Екатериной в последние недели жизни, а в том, что он вообще вряд ли виделся в это время с кем-либо, кроме личного секретаря Пейджета и — что важно — с двумя джентльменами королевской опочивальни (да, существовала при дворе должность, которая называлась именно так).

Во время царствования Генриха джентльмены опочивальни, выбранные самим монархом и имеющие близкий доступ к его персоне, обладали серьезной политической властью. На протяжении большей части 1546 года этот пост занимали Энтони Денни, сочувствующий радикалам, и его заместитель Уильям Браун, консерватор. В октябре Браун был смещен и заменен не кем иным, как Уильямом Гербертом, сторонником Реформации и зятем королевы. Это, конечно же, решительно перечеркивает любые домыслы относительно того, что после охоты на еретиков Парры оказались в немилости.

Разумеется, Генрих также часто виделся и со своими врачами. Правда, протестант Уильям Баттс, на протяжении многих лет бывший главным придворным медиком, умер в 1545 году, и его место занял Томас Уэнди, еще один радикал, который также лечил и королеву. Предполагают, что это именно он сумел заполучить в июле копию ордера на арест Екатерины — действуя либо по собственной инициативе, либо, что мне кажется более вероятным, как посредник в замысле Генриха унизить Ризли.

Пребывая в окружении этих людей, король в конце декабря написал завещание, которое вызвало много споров. В последние месяцы жизни Генриха, учитывая, что документов, которые необходимо было подписать, поступало множество, а здоровье монарха сильно ослабло, использовалась так называемая «сухая печать» с факсимиле королевской подписи. Когда Генрих утверждал какой-либо документ, Пейджет ставил на него печать. Точно так же обстоит дело и с завещанием, хотя можно было бы ожидать, что король в данном случае сделает исключение и собственноручно подпишет последнее волеизъявление. Настораживает и еще одно обстоятельство: завещание было внесено в реестр дворцовых документов лишь месяц спустя, когда Генрих уже умер.

Все это выглядит довольно подозрительно, но для нас сейчас важно другое. Во всяком случае, положение о том, что до совершеннолетия Эдуарда VI государством должен был управлять так называемый Совет шестнадцати, почти все члены которого являлись протестантами, наверняка отражает декабрьские намерения Генриха. При этом вполне возможно, что завещание его величества подкорректировали задним числом, вставив туда пункт о «невыполненных дарах», позволяющий секретарю Пейджету от имени покойного короля даровать своим верным слугам, якобы за преданность, титулы и земли. Так или иначе, после смерти Генриха, последовавшей 28 января 1547 года, Пейджет и Эдуард Сеймур быстро захватили инициативу, появилась новая поросль пэров, члены Совета получили щедрые денежные суммы, а протектором был назначен лорд Хартфорд.