К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— Я у отца единственный сын, и мой брак имеет большое значение. Наши владения пострадали от обесценивания денег, как и у многих других. Стоимость ренты упала, а арендаторы не могут себе позволить платить больше. Женитьба на дочери богатого человека принесла бы значительное приданое.

— Да, я знаю, такие вынужденные меры могут быть… в общем, все это непросто. Знаешь такую поговорку: «Сначала женись, а потом научись любить»?

Лицо Николаса слегка покраснело.

— Видите ли, сэр… Родители подыскали мне невесту — дочь богатого землевладельца, чьи земли соседствуют с нашим поместьем в Кодсолле.

— И девушка тебе не понравилась? Или ты ей? — грустно улыбнулся я.

Лицо Овертона стало каменным.

— Мы друг другу очень понравились. Однако любви между нами не было и в помине. Я не слишком выгодная партия, да и Энис, по правде сказать, тоже. Поэтому родители и подумали, что мы подходим друг другу, — горько проговорил он. — Во всяком случае, отец и мать так мне прямо и объяснили. Но Энис и я, мы оба хотели со временем вступить в брак по любви. Мы навидались браков по расчету, которые кончались разладом. И поэтому однажды во время прогулки по нашему саду — родные следили за нами из окна — мы с Энис заключили соглашение: договорились твердо заявить родителям, что не поженимся, и точка. Мой отец вышел из себя: он и так уже был страшно недоволен, что я провожу слишком много времени на охоте, вместо того чтобы помогать по хозяйству, и отправил меня сюда. В качестве наказания, я думаю, хотя сам я был только рад покинуть поместье и увидеть Лондон, — добавил юноша. — Мы с Энис по-прежнему переписываемся как друзья. — Он уныло улыбнулся. — Вот, сэр, теперь вы знаете, что я действительно непослушный парень.

— Похоже, что вы с Энис вполне притерлись бы друг к другу и сумели поладить.

— Но этого недостаточно, чтобы пожениться.

— Да, — согласился я. — Многие бы, пожалуй, не согласились, но я считаю так же, как и ты: этого недостаточно.

— Бедным проще, — с горечью сказал мой помощник. — Они могут жениться по любви.

— Только когда вообще могут позволить себе завести семью, а сам знаешь, какие нынче наступили тяжелые времена. Мало того что из-за войны все кругом обнищали, а деньги обесценились, так еще и эти казни.

Николас решительно покачал головой:

— Теперь война закончилась, и жизнь наверняка наладится. А безопасность каждого в его руках: человек должен оставаться в том сословии, в котором ему суждено было родиться. А иначе у нас воцарилась бы анабаптистская анархия.

Опять эта религиозная трясина…

— Признаюсь, что чем больше я думаю о человечестве, тем сильнее убеждаюсь, что все мы сделаны из одной и той же глины, — заявил я.

Овертон задумался на мгновение, а потом ответил:

— Я происхожу из семьи потомственных аристократов. Отец рассказывал, что наши предки были дворянами по рождению еще до Вильгельма Завоевателя, еще до того, как Линкольншир заселили викинги. Править — привилегия, которую мы унаследовали.

— Они стали дворянами исключительно за счет завоеваний. Викинги много отняли у англичан, как и норманны. Большинство семейств разбогатели и возвысились именно таким образом: уж поверь мне, я знаю это, поскольку, будучи юристом, специалистом по собственности, провел много времени, копаясь в деяниях древних.

— Завоевывать земли — благородное дело, сэр.

— Точно так же, несомненно, рассуждали и норманны, когда отбирали их у твоих предков-викингов. А то у тебя могло бы сейчас быть больше владений.

— Я полагаю, теперь уже поздно отвоевывать земли обратно. А жаль, — улыбнулся парень.

Николас начинал мне нравиться: он проявлял признаки ума и при всем своем стремлении к джентльменским условностям сам бросил вызов традициям.

— Что ж, нам еще представится возможность поговорить о землях и о том, кто ими владеет, когда начнется новая судебная сессия, — пообещал я ему. — А сейчас я должен идти домой обедать.

— Есть какой-нибудь прогресс в деле с убийством печатника? — спросил молодой человек.

— Нет. И запомни, — я поднял палец, — об этом никому рассказывать нельзя.

— Слово джентльмена.

— Ладно. — Мои глаза обратились к окну Билкнэпа. — После обеда я полежу часик-другой, мне нужно отдохнуть. А потом вернусь.

Я отправился домой. Когда я шел по дорожке к дому, в дверях появилась Джозефина в новом платье, а рядом с нею — молодой человек в строгом камзоле. Агнесса Броккет придержала дверь, улыбаясь им, а Тимоти стоял возле угла дома, с любопытством поглядывая на парочку. Кавалеру Джозефины было лет двадцать пять. Стройный, темноволосый и довольно симпатичный; должно быть, это и есть тот молодой человек, который за ней ухаживает, догадался я. При моем приближении девушка покраснела, а юноша приподнял шапку и поклонился:

— Я Эдвард Браун, сэр. Служу у вашего коллеги мастера Питера Хеннинга.

— Как же, знаю мастера Хеннинга! Хороший человек, — кивнул я. — Я с прискорбием узнал, что его жена умерла — несколько месяцев назад, верно?

— В декабре, сэр. Мой хозяин очень горевал. Он подумывает бросить работу и уехать домой в Норфолк.

— Надеюсь, он этого не сделает, — рискнула вмешаться моя служанка.

— Спасибо вам, что разрешили Джозефине прогуляться, — любезно сказал Браун.

Я улыбнулся девушке:

— Рад видеть, что она выходит на люди. Куда вы направляетесь?

— Мы собирались в Линкольнс-Инн-филдс.

— Там должно быть чудесно сегодня.

— Смотрите хорошенько за ней ухаживайте, — велела с порога Агнесса.

— Непременно, — заверил ее Эдвард.

Я обернулся к Тимоти:

— Ты хотел поговорить со мной?

— Я… я только хотел сказать, что Бытию нужно еще сена.

— Так принесешь его завтра, — ответила миссис Броккет, — а сейчас можешь быть свободен.

Мальчик тут же умчался. Джозефина и молодой Эдвард посмотрели друг на друга и улыбнулись. Я разрешал Тимоти покупать свежее сено по мере надобности, и, очевидно, он задержался только для того, чтобы поглазеть на Брауна. То, что молодой человек отнесся к этому скорее с юмором, чем с раздражением, было еще одним очком в его пользу.

Мы с Агнессой смотрели, как парочка удаляется по гравиевой дорожке. И тут со стороны Линкольнс-Инн донесся звук — тихий удар колокола. По спине у меня пробежали мурашки. Это был похоронный звон: умер кто-то из членов нашего юридического сообщества, и в данном случае колокол звонил не иначе как по Билкнэпу. Теперь у меня больше не было возможности ни о чем спросить его — даже своей смертью Стивен перехитрил меня.

— Приятно видеть Джозефину счастливой, — заметила миссис Броккет.

Я улыбнулся ей и кивнул:

— Да.

Женщина в нерешительности помолчала и добавила: