К Сэнсом - Каменное сердце

«Интересно, — подумал я, — старик и впрямь верит собственным словам или же просто нашел для себя удобное оправдание?»

— Жаль, что мне так и не удалось отыскать эту вашу сумасшедшую, — посетовал он.

— Что ж, иногда и отсутствие сведений в архивах может оказаться полезным.

Миллинг продолжал смотреть на меня, и в глазах его блестело любопытство, а возможно, и более глубокое чувство.

— Надеюсь, у вас получится найти свидетелей по делу Кертисов, сэр, — произнес он негромко. — А что все-таки произошло с Майклом Кафхиллом? Мастер Сьюстер ничего не сказал мне.

Я мрачно посмотрел на клерка:

— Он наложил на себя руки.

Проницательные темные глаза Гервасия опять блеснули.

— Вот уж не подумал бы, что он может это сделать. Подавая прошение, молодой человек явно испытывал облегчение.

И, покачав седеющей головой, старый служащий повел меня по коридорам в обратную сторону.

Оказавшись снаружи, я заморгал от неожиданно яркого света. Мостовую покрывали градины, блестевшие под снова обретшим голубизну небом. Воздух посвежел, сделался прохладнее… Я осторожно направился прочь, хрустя хрупкими льдинками на ставшей скользкой мостовой. Во дворе появились люди, укрывавшиеся от грозы в дверях.

Я решил заглянуть к Бараку, благо это было как раз по дороге, и узнать, вернулся ли он. К тому времени, когда я оказался на Чаринг-Кросс, град полностью растаял и земля под ногами была уже лишь слегка влажной. Проходя мимо роскошных новых богатых особняков, выстроившихся вдоль Стрэнда, я размышлял об Эллен. Как могло случиться, чтобы ее поместили в Бедлам, не выписав перед этим заключение о безумии? Кому-то явно заплатили и до сих пор платят за то, чтобы бедная женщина оставалась там. Насколько я понимал, мисс Феттиплейс вполне свободно могла оставить лечебницу хоть завтра, но вот парадокс — именно этого она сделать никак не могла.

Я свернул на Батчер-лейн, короткую улочку, по обеим сторонам которой выстроились двухэтажные дома. Барак и Тамазин снимали первый этаж аккуратного домика, выкрашенного в приятные глазу желтый и зеленый цвета. Я постучал в дверь, и мне открыла мамаша Маррис, крепкая женщина сорока с лишним лет. Обычно Джейн Маррис пребывала в приветливом и благожелательном настроении. Но в тот день она казалась озабоченной.

— В порядке ли миссис Тамазин? — спросил я с тревогой.

— Она-то в порядке! — ответила Джейн несколько резковато. — А вот про мастера так не скажешь.

Она провела меня в опрятную крохотную гостиную, за окошком которой светился яркими цветами сад. Тамазин сидела посреди груды подушек, придерживая руками живот. По лицу ее текли слезы, но выражение на нем было гневным. Джек Барак со смущенным видом сидел в жестком кресле возле стены. Я посмотрел по очереди на них обоих:

— Что случилось?

Тамазин бросила на супруга яростный взгляд:

— К нам вернулся тот офицер. И записал дурака Джека в армию!

— Что? Но они ведь берут в основном неженатых!

— Для нас сделали исключение, а все потому, что Джек вел себя вызывающе, — объяснила молодая женщина. — И позволил себе сцепиться с ним. Джек считает, что может поступать, как ему заблагорассудится. Ему все еще кажется, что он по-прежнему любимый слуга Томаса Кромвеля, а не простой помощник адвоката.

Барак дернулся:

— Но, Тамми, я не думал…

— Молчи уж, несчастье мое! Сэр, не поможете ли вы нам? Джеку велено через три дня явиться к Чипсайдскому кресту и принять присягу.

— Так уж прямо и присягу? Без участия в смотре боевой подготовки?

Барак повернулся ко мне:

— Вояка заявил, что это вовсе не обязательно. Сказал, что видит меня насквозь… что я крепок и способен выносить превратности службы. И он не пожелал выслушивать никакие аргументы, сразу начал орать. Дескать, я признан годным и все такое. — Джек вздохнул. — Тамми права: я вел себя слишком дерзко, вот этот тип и невзлюбил меня.

— Вербовщики должны выбирать подходящих людей вне зависимости от собственной приязни или неприязни, — вздохнул я. — Как его звали?

— Гудрик.

— Хорошо, завтра схожу к олдермену Карверу. — Я строго посмотрел на Барака. — Офицер, возможно, потребует возмещения ущерба, нанесенного его чести, ты же понимаешь.

— Мы тут скопили немного денег, — негромко проговорил Джек.

— Да, скопили! — взвилась Тамазин. — Для ребенка!

Глаза ее наполнились слезами.

Барак пожал плечами:

— Однако их с тем же успехом можно потратить прямо сейчас. Монеты обесцениваются с каждым днем. Тамми, не стоит снова заливаться соплями! Как говорится, деньги — дело наживное.

Я думал, что жена вновь прикрикнет на него, однако она только вздохнула и негромко промолвила:

— Джек, мне бы хотелось, чтобы ты смирился уже наконец со своим положением и успокоился. Ну почему ты вечно ссоришься с людьми? Неужели нельзя жить тихо-мирно?

— Прости меня, — ответил ее супруг смиренным тоном. — Мне следовало заранее подумать о последствиях. Но не переживай, все будет в порядке: мастер Шардлейк сумеет спасти нас.

Тамазин закрыла глаза и тяжело вздохнула:

— Как же я устала, оставьте меня в покое!

— Джек, — торопливо произнес я, — давай-ка выйдем и поговорим о деле. У меня есть кое-какие интересные новости. И я знаю, где нас могут накормить пирогом…

Барак застыл в нерешительности, однако я видел, что Тамазин лучше какое-то время побыть одной.

Оказавшись за дверью, мой помощник покачал головой:

— Ну и буря была!

— Да уж. Градины в Вестминстере лежали на земле сплошным слоем.

Джек кивнул в сторону своего дома:

— Я не это имел в виду.

Я усмехнулся:

— Тамми права. Ты неисправим.

Мы отправились в расположенную возле Ньюгейтской тюрьмы таверну, излюбленное место студентов-юристов и ищущих работу адвокатов. Там уже было полным-полно народу. Компания из нескольких студентов и полудюжины учеников сидела вокруг большого стола. Классовые различия, отметил я, каким-то образом размывались среди молодых людей призывного возраста. Все они были уже основательно навеселе и распевали песню, сделавшуюся популярной после того, как три года назад мы разбили шотландцев в битве при Солуэй-Моссе.

Ну а теперь, подумал я, скотты, подкрепленные тысячной французской ратью, явно готовились навалиться на нас. Впрочем, этому едва ли стоило удивляться после того, как наш король целых три года «рыцарственно» воевал с их малолетней королевой Марией Стюарт. Приглядевшись к развеселой компании, я заметил среди молодежи человека постарше и узнал покрытое шрамами лицо и повязку на глазу: ба, да это же мой собственный домоправитель! Побагровевший от спиртного Колдайрон во всю глотку орал песню. Я вспомнил, что сегодня у него как раз свободный вечер.