Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Учитель наклонился вперед и расстегнул пуговички под коленом бриджей.

— Посудите сами.

— О… это совсем не обязательно, — прошептал Вудворд.

— Как раз напротив! Я хочу, чтобы вы сами все увидели.

Он закатал штанину и спустил чулок. Колено было забинтовано, и Джонстон начал медленно разматывать бинт. Когда с этим было покончено, он повернул ногу так, чтобы Вудворду было лучше видно увечье при свете каминного огня.

— Вот она, моя гордость, — мрачно изрек Джонстон.

Вудворд увидел, что колено Джонстона обтягивал кожаный ремень, но коленная чашечка оставалась открытой. Серого цвета, размером с крупный узловатый кулак, она жирно блестела, покрытая какой-то мазью. Сама кость была ужасно деформирована, образуя неровный гребень наверху чашечки и впадину в ее центре. Это зрелище заставило Вудворда невольно отшатнуться.

— Алан! Мы слышали звон колокольчика, но почему мне не доложили о вашем визите? — С этими словами в гостиную вошел Бидвелл, за которым с небольшим отставанием следовал Уинстон.

— Я, собственно, пришел к мировому судье. Вот, решил показать ему мое колено. Не желаете тоже взглянуть?

— Нет, спасибо, — отказался Бидвелл со всей возможной учтивостью.

Но Уинстон приблизился, вытягивая шею. Дойдя до камина, он поморщился.

— Боже, что это за вонь?

— Это мазь со свиным жиром, которую продает мне Бен, — пояснил Джонстон. — Из-за сырой погоды я сегодня нанес ее более толстым слоем. Уж не обессудьте за аромат.

Вудворд никакого запаха не учуял благодаря плотно закупоренным ноздрям. Уинстон сделал еще пару шагов, чтобы лучше разглядеть колено, и тотчас отступил назад, изо всех сил стараясь соблюсти приличия.

— Понимаю, зрелище не самое приятное. — Джонстон провел указательным пальцем по костистому гребню вплоть до впадины; при виде этого у Вудворда по спине пробежали мурашки, и он был вынужден отвести взгляд, уставившись в огонь. — Увы, это у меня наследственное. Насколько знаю, мой прадед — его звали Лайнус — родился с таким же дефектом. В хорошую погоду колено меня не беспокоит, но при затяжных ливнях, какие изводят нас в последнее время, оно становится прямо невыносимым. Не желаете взглянуть поближе?

— Нет, — сказал Вудворд.

Джонстон бережно погладил свое колено и начал обматывать его бинтом.

— К чему эта демонстрация, Алан? — спросил Бидвелл.

— Так я ответил судье, пожелавшему знать, позволяет ли мое увечье бегать по лестницам.

— А, вот оно что… — Бидвелл подошел к камину и подставил ладони теплу, пока учитель натягивал чулок и оправлял штанину. — Действительно, одна из фантастических теорий, выдвинутых секретарем судьи, касалась вашего колена. Он сказал…

— …Что сомневается, действительно ли мое колено так изуродовано, или я только притворяюсь, — продолжил за него Джонстон. — Мне об этом рассказал Бен. Весьма занятная, но плохо продуманная версия. Роберт, сколько лет я прожил в Фаунт-Ройале — года три? За это время кто-нибудь хоть раз видел меня передвигающимся без трости?

— Никогда, — сказал Бидвелл.

— В чем был бы смысл столь долгого притворства? — обратился учитель к Вудворду. — Боже милостивый, вот бы я вправду мог бегать по лестницам! Да хотя бы просто ходить без помощи трости! — Джонстон начал горячиться. — Представьте только, каково мне было в Оксфорде! Там, где призы всегда достаются молодым и быстрым, я ковылял, как дряхлый старик! Но мне удалось проявить себя на ученой стезе. Пусть я не мог отличиться в спортивных играх, зато блистал в аудиториях и, как следствие, был избран президентом своего клуба!

— «Клуба адского пламени»? — уточнил Вудворд.

— Нет, я о другом клубе — «Рёскины». Мы были отчасти сродни «Адскому пламени», но больше налегали на штудии. И меньше куролесили, чего уж там.

Джонстон, похоже, осознал, что сетует на собственную немощь, и взял себя в руки.

— Простите меня за этот всплеск эмоций, — сказал он. — Я вовсе не склонен к саможалению и не ищу сочувствия у других. Мне по душе моя профессия, и в этом деле я очень даже неплох, как мне кажется.

— Это факт! — поддержал его Уинстон. — Алан показал себя превосходным учителем. До его появления местная школа прозябала в амбаре, а занятия вел старый хрыч, который по учености не годился Алану и в подметки.

— Так оно и было, — сказал Бидвелл. — Когда Алан приехал сюда, он первым делом настоял на строительстве школы и начал преподавать чтение, письмо и арифметику. Благодаря ему многие фермеры и их дети теперь знают, как пишутся их собственные имена. Хотя должен сказать, что идея Алана насчет допуска в школу девочек, на мой взгляд, чересчур либеральна.

— Еще бы не либеральна! — заметил Вудворд. — Кое-кто назвал бы это нездоровым заблуждением.

— В Европе женщины становятся все более просвещенными, — молвил Джонстон слегка усталым тоном человека, вынужденного в который уже раз отстаивать свою точку зрения. — Я считаю, что в каждой семье хотя бы один ее член должен быть обучен грамоте. И если это жена или дочь главы семьи, почему бы нет?

— Порой Алан помучился, выдергивая таких девочек из семейных оков, — сказал Уинстон. — Взять, к примеру, Вайолет Адамс. Образованность не по нутру тупоумным селянам.

— Вайолет сама обратилась ко мне с просьбой обучить ее чтению Библии, поскольку ее родители к этому неспособны. Как же я мог ей отказать? Мартин и Констанс поначалу были решительно против этой затеи, но я убедил их в том, что чтение не является постыдным занятием, а Вайолет таким образом сможет угодить Господу. Но после известного вам случая девочке вновь запретили посещать школу. Это тем более досадно, что Вайолет очень способная ученица. Впрочем… хватит уже самохвальства. — Учитель оперся на трость и встал из кресла. — Пойду-ка я домой, пока еще позволяет погода. Приятно было с вами пообщаться, господин судья. Надеюсь, вы скоро поправитесь.

— Непременно поправится! — сказал Бидвелл. — Вечером сюда придет Бен и продолжит лечение. Уже скоро Айзек будет здоров и бодр, как призовой скакун перед забегом!

Вудворд чуть заметно улыбнулся. Ни при каких жизненных обстоятельствах его нельзя было сравнить с призовым скакуном. С рабочей лошадкой — другое дело, но со скакуном… А теперь еще он стал для хозяина Фаунт-Ройала просто «Айзеком», благо суд завершился и приговор был уже неминуем.

Бидвелл проводил Джонстона до парадной двери и подождал, пока тот наденет плащ и треуголку. Меж тем Уинстон приблизился к очагу. Отблески пламени играли на стеклах его очков.

— Это ж надо: сырой ветер и холод в мае! — посетовал он. — Я-то считал, что оставил капризы погоды в Лондоне! Но все не так уж плохо для владельца шикарного особняка, где всегда тепло и уютно, не так ли?