Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Мэтью? — подала голос Рейчел.

— Да.

— Не могли бы… не могли бы вы взять меня за руку?

— Простите? — Он не был уверен, что правильно ее расслышал.

— Вы не могли бы взять меня за руку? — повторила она. — Всего на минуту. Мне не по себе во время грозы.

— А! — Его сердце забилось сильнее. Он представил себе, с каким подозрением отнесся бы к такой просьбе судья Вудворд, но почему он должен отказывать ей в столь скромном утешении? Он приблизился к решетке между камерами, но в темноте не смог найти Рейчел.

— Я здесь. — Она сидела на полу.

Мэтью также сел. Ее рука просунулась между прутьями, поискала и дотронулась до его плеча.

— Вот так, — сказал он, беря ее за руку.

Когда их пальцы переплелись, Мэтью словно обдало жаром, который в первый миг показался почти нестерпимым, но затем начал ослабевать, в то же время как будто распространяясь вверх по предплечью. Его сердце барабанило так отчаянно, что Мэтью невольно подивился: неужели она не слышит этот боевой марш, гремящий у самого ее уха? Затем ему пришло в голову, что для нее это может стать последним дружеским рукопожатием в жизни.

Вновь грянул гром, и вновь содрогнулась земля. Мэтью почувствовал, как инстинктивно напряглась рука Рейчел. Он не мог избавиться от мысли, что всего через семь дней она будет мертва. Она превратится в кучку костей и пепла, и ничего не останется от ее голоса, от ее прикосновений, от самой ее сущности. Ее прекрасные янтарные глаза будут выжжены напрочь, ее эбеновые волосы сгинут в пламени.

Через семь дней.

— Вы не могли бы лечь рядом со мной? — спросила Рейчел.

— Что?

— Вы не могли бы лечь рядом?

Ее голос звучал устало, как будто с завершением судебного процесса иссякли и ее душевные силы под натиском свидетельств обвинения.

— Быть может, я смогу заснуть, если вы будете держать меня за руку.

— Хорошо, — сказал он и откинулся на спину, не выпуская ее руки. Она также легла, вытянувшись вдоль решетки, — так близко к Мэтью, что он ощутил тепло ее тела даже сквозь грубую мешковину.

Гром повторился, на сей раз еще ближе и сильнее. Рейчел крепко — почти до боли — стиснула его руку. Он не сказал ничего, потому что оглушительный стук сердца делал речь попросту невозможной.

Какое-то время гроза бесчинствовала в Фаунт-Ройале, словно вконец распоясавшийся молодой буян, а затем начала удаляться к океану, по ходу превращаясь в дряхлеющего ворчливого старца. Руки двух узников оставались сцепленными, даже когда сон повел каждого из них своей дорогой. Один раз Мэтью проснулся, вслушиваясь в безмолвную тьму. Сознание его еще не совсем прояснилось, и потому он не был уверен, действительно ли в этой тишине раздался сдавленный всхлип.

Был этот звук реальным или нет, но он не повторился. Он сжал руку Рейчел. Та ответила на пожатие.

И все.

Мэтью пробудился до первых петухов и обнаружил, что все еще держит за руку Рейчел. Когда он осторожно попытался высвободить свои пальцы, Рейчел открыла глаза и села. В сером полумраке были видны застрявшие в ее волосах соломинки.

Настало утро двух очень разных благословений: сперва «благословив» плетьми, его затем благословят свободой. Рейчел, не сказав ни слова, удалилась вглубь своей камеры для иллюзорного уединения с помойным ведром. Мэтью также отошел от разделявшей их решетки, сполоснул лицо холодной водой, а потом справил нужду в свое ведро. Если в первый день заключения его ужасала сама мысль о подобных вещах, то теперь это уже воспринималось как рутинный ритуал, с которым надо как можно быстрее покончить.

Он съел кусок черствого хлеба, сохраненный с вечера, а затем сел на скамью и, опустив голову, стал дожидаться звука открываемой двери.

Долго ждать не пришлось. Вскоре в тюрьму вошел Ганнибал Грин с фонарем в руке. За ним следовал судья в застегнутой куртке и с шарфом на шее, распространяя резкий запах медикаментов. Теперь его лицо было скорее молочно-белым, чем серым, а под распухшими глазами залегли темно-фиолетовые круги. Нездоровый вид Вудворда и его медленная, нетвердая поступь встревожили Мэтью даже больше, чем перспектива порки.

— Пора, — сказал Грин, отпирая камеру Мэтью. — На выход.

Мэтью поднялся со скамьи. Ему было страшно, однако тянуть время не имело смысла. Он вышел из камеры.

— Мэтью?

Рейчел стояла у самой решетки. Он повернулся к ней всем корпусом.

— Что бы со мной ни случилось, — тихо сказала она, и свет фонаря отразился в ее янтарных глазах, — хочу поблагодарить вас за то, что меня выслушали.

Он кивнул. Грин поторопил его тычком в ребра.

— Мужайтесь, — сказала она.

— И вы тоже, — ответил Мэтью.

Он хотел запомнить ее такой, как в этот момент: при виде столь красивого и гордого лица нельзя было поверить, что вскоре ее ждет мучительная смерть. Она помедлила, глядя ему в глаза, а потом отступила к скамье, села и закуталась в свой балахон.

— Шевелись! — прикрикнул Грин.

Вудворд взял Мэтью за плечо почти отеческим жестом и направил его к выходу. Уже в дверях Мэтью подавил желание оглянуться на Рейчел, пусть и было такое чувство, будто он ее бросает, хотя он сам прекрасно понимал, что на свободе может сделать куда больше для ее спасения.

Когда он вышел из темницы навстречу дымке и бледному утреннему свету, Мэтью вдруг осенило: а ведь он только что взял на себя — в меру сил и способностей — непривычную роль «на все готового заступника».

Грин затворил тюремную дверь.

— Сюда. — Он сцапал Мэтью за левую руку, весьма грубо оторвав его от Вудворда, и потащил к позорному столбу перед зданием тюрьмы.

— Разве нельзя без этого? — произнес Вудворд, голос которого, хоть и все еще слабый, несколько окреп по сравнению с предыдущим днем.

Грин не счел нужным ему отвечать. Ведомый таким манером, Мэтью обнаружил, что столь редкое здесь развлечение, как публичная порка, привлекло с дюжину зевак, ради этого покинувших свои дома в этот ранний час. Среди них выделялся Сет Хэзелтон, ухмылку на физиономии которого наполовину скрывала все та же грязная тряпица. Была здесь и Лукреция Воган с корзиной булочек и кексов, которые она активно распродавала собравшимся. Из стоявшего неподалеку экипажа за этим действом наблюдал и сам хозяин Фаунт-Ройала, который прибыл лично удостовериться в торжестве справедливости. Восседавший на козлах Гуд меланхолически строгал какую-то деревяшку.

— Раздери ему спину, Грин! — призвал Хэзелтон. — Раздери так же, как он разодрал мне лицо!

Грин ключом из своей связки открыл замок на колодках и поднял их выше по столбу.

— Снимай рубаху, — сказал он Мэтью.

Когда Мэтью начал выполнять этот приказ, в животе у него тревожно екнуло — справа от себя он заметил намотанную на коновязь кожаную плеть примерно двухфутовой длины. Конечно, она была далеко не столь устрашающей, как сыромятный кнут или плетка-девятихвостка, но и эта плеть могла нанести серьезные травмы, будучи применена с достаточной силой, — а уж ею был никак не обделен Грин, в эту минуту более всего походивший на чудовищного рыжебородого Голиафа.