Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

В ту минуту Мэтью готов был избрать любой путь, лишь бы он уводил подальше от Исхода Иерусалима. А когда истошные вопли пастыря наконец-то стихли у него за спиной, Мэтью пришло в голову, что добродетельная паства, пожалуй, раскошелилась бы еще на несколько монет, чтобы узнать побольше о срамных отверстиях, сосудах греха и козлиной похоти, каковая тема, скорее всего, и завлекла слушателей на сегодняшнюю проповедь. Спору нет, Иерусалим отлично умел распалять их воображение. Но пока не настало время — к его вящему ужасу — возвращаться той же дорогой, надо было сосредоточиться на поиске жилища крысолова.

Он проследовал мимо дома Гамильтонов и дома Вайолет, а потом вдоль большого, заросшего сорняками поля в окружении полусгнившей изгороди. Далее был участок, владелец которого в свое время попытался вырастить яблоневый сад, а ныне жалкие кривые деревца, казалось, взывали к милосердию топора. По другую сторону улицы Усердия, на такой же захиревшей плантации, смертельно больные деревья роняли последние листья, испещренные коричневыми и охряными разводами. В этой части Фаунт-Ройала так же ярко сияло солнце, но счастливого пробуждения природы не наблюдалось.

Теперь Мэтью увидел, как сильно пострадали сады Бидвелла за долгий период грозовых бурь. Скудная песчаная почва была смыта ливнями до такой степени, что у многих деревьев оголенные корни теперь были длиннее уцелевших ветвей, которые корчились и покрывались уродливыми наростами в тщетной попытке дотянуться до солнечного света. Тут и там на них виднелись какие-то бугорчатые образования, но они больше напоминали сгустки зеленой плесени, чем съедобные плоды. Этот пейзаж с погибающими угодьями простирался вдаль как иллюстрация грядущей адской жатвы, и Мэтью было нетрудно понять, почему Бидвелл и прочие горожане объясняли эту катастрофу не естественными причинами, а неким демоническим вмешательством.

Продолжая свой путь вдоль обреченных плантаций, он задумался о том, что, помимо разрушительного потопа, свою роль здесь могли сыграть климат и почва, не подходящие для культур, которые пытался выращивать Бидвелл. Конечно, Бидвелл хотел производить то, что приносило бы ему доход и вызвало бы интерес в метрополии, однако те же яблони, к примеру, могли просто не прижиться в этой болотной сырости. То же касалось и прочих деревьев, заплесневелые плоды которых он так и не распознал. Не исключено, что в Фаунт-Ройале смогут давать хороший урожай какие-то другие культуры, если Бидвелл проконсультируется по этому поводу с профессиональным ботаником. Однако такой специалист затребовал бы немалую сумму за консультацию, тогда как Бидвелл, если верить Уинстону (а Мэтью не видел причин сомневаться в его словах), был скупердяем во всем, кроме расходов на самого себя. Посему хозяину Фаунт-Ройала было удобнее считать себя великим знатоком агрономии точно так же, как он считал себя великим корабелом.

Наконец Мэтью добрался до последнего строения на улице Усердия, за которым уже маячил крепостной частокол.

Если крысолов поставил себе целью отвадить любых гостей, то еще более пригодным для этого жилищем могла бы стать только землянка с перекрытием из жердей и глины. По сравнению с его домом — если он вообще заслуживал называться таковым — хижина Уинстона казалась чем-то вроде особняка Бидвелла. Вольготно разросшийся кустарник почти скрывал это строение от посторонних глаз. Серые дощатые стены были увиты плющом, который вдобавок заполонил и крышу, а некрашеные ставни на четырех окошках прогнили и растрескались. Мэтью невольно подивился тому, что дождь и ветер до сих пор не стерли сию жалкую обитель с лица земли.

Он направился ко входу через подобие дворика, покрытого еще не подсохшей, предательски скользкой грязью. Над самой дверью Линч повесил на кожаных шнурках три скелета большущих крыс, тем самым, видимо, обозначив свой род занятий для внешнего мира — то есть для отдельных представителей этого самого мира, которых могла сюда занести нелегкая. Или, может, эти три крысы в свое время оказали ему настолько серьезное сопротивление, что Линч решил поместить их здесь в качестве охотничьих трофеев. Мэтью преодолел брезгливость, сжал кулак и постучал в дверь.

Он подождал; ответа не было. Мэтью постучал снова и вдобавок подал голос:

— Мистер Линч, можно с вами поговорить?

Все та же тишина в ответ. Крысолов куда-то отлучился и, может статься, как раз сейчас потчевал своим зельем очередную длиннохвостую милашку или красавчика.

Мэтью проделал долгий путь, чтобы с ним повидаться, и повторять этот поход в другое время у него не было никакого желания. Конечно, можно подождать Линча здесь, подумал он, но кто же знает, когда он вернется? Он постучал еще раз, просто для проформы, а затем положил руку на примитивный дверной запор. Помедлил, взывая к своим моральным принципам: позволят ли они проникнуть в чужой дом без ведома хозяина?

Убрав руку со щеколды, Мэтью сделал пару шагов назад, подбоченился и оглядел дверь. Как поступить в этом случае? Он посмотрел вдоль улицы Усердия, по которой сюда пришел. Ни единой живой души в поле зрения. Конечно, правильным поступком будет уйти и повторить свой визит позднее. Однако необходимость… не всегда идет рука об руку с правильностью.

При всем том ему совсем не хотелось проникать в логово Линча. Если и были на свете жилища, насквозь провонявшие дохлой крысятиной, то именно здесь он мог ожидать чего-то подобного. Да и крысиные скелеты над дверью не обещали приятного зрелища внутри. Мэтью вновь оглядел улицу Усердия. Все то же запустение. Как ни крути, а для осмотра дома крысолова этот момент был самым подходящим.

Он сделал глубокий вдох. Незаконно проникнуть в жилище — это не то что забраться в чужой сарай… или разница не так уж велика? Он предпочел не вдаваться в размышления на эту тему.

Торопливо, пока не передумал, Мэтью поднял щеколду и распахнул дверь. Она открылась легко и без скрипа — дверные петли были хорошо смазаны. И при свете солнца, проникшем в дом, ему открылась донельзя странная картина.

Он стоял на пороге, оглядывая помещение и гадая, не подводят ли его органы чувств. Или, может, исказились его представления о порядке? Озадаченный этим открытием, он вошел внутрь, и тут его любопытство разгорелось уже не на шутку.

Он увидел письменный стол, лежанку, очаг, полку с кухонными принадлежностями, кресло и рядом с ним стол, на котором стояла лампа. Тут же было с полдюжины свечей, завернутых в промасленную бумагу. У изножья лежанки разместился ночной горшок. Две пары грязных башмаков выстроились вдоль очага, тщательно очищенного от золы. К стене прислонилась половая щетка, готовая к работе.