Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Уинстон наморщил лоб.

— В чем же дело? Разве вы не поспешите к Бидвеллу с этой новостью?

— Нет, пока нет. Как вы отметили, пожары не упоминаются среди обвинений против миссис Ховарт. А я охочусь на лису похитрее — и расчетливее — вас.

— Простите мое тугодумие, но теперь я уже не понимаю, о чем идет речь.

— Меня не касаются ваши обиды и претензии к Бидвеллу. Что бы вы ни затеяли против него в дальнейшем, это не моя забота. Если только не возобновятся поджоги, должен добавить.

Уинстон вздохнул с облегчением.

— Сэр, — сказал он, — я благодарно склоняюсь перед вашим милосердием.

— Однако мое милосердие имеет свою цену. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о том землемере.

— Землемер, — повторил Уинстон и потер пальцами виски. — Что я могу сказать… я его почти не помню. А почему вы им так заинтересовались, кстати говоря?

— Это мое личное дело. Вы помните его имя?

— Нет. Хотя, погодите… — Он закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться. — Думаю… Спенсер… или Спайсер… что-то в этом роде.

Его глаза вновь открылись.

— У этого человека была борода? — спросил Мэтью.

— Да, густая борода. И шляпа.

— Треуголка?

— Нет, это была шляпа с широкими и мягкими полями, для защиты от солнца. Как у фермера или переселенца. Помнится… одет он был на сельский манер.

— Вы вместе с ним обошли Фаунт-Ройал. Сколько времени вы провели вместе?

Уинстон пожал плечами:

— Примерно полдня, после обеда.

— А что вы можете сказать о его внешности?

— Борода и шляпа, — сказал Уинстон. — Это все, что мне запомнилось.

— Вероятно, вы и не должны были запомнить ничего другого.

Уинстон взглянул на него вопросительно:

— О чем вы говорите?

— Я говорю о манипуляциях памятью, — пояснил Мэтью. — Полагаю, моя лиса поднаторела в таких делах.

— Если в ваших речах и есть какой-то смысл, то я не могу его уловить.

— Пожалуй, я узнал достаточно. Благодарю за уделенное мне время.

Мэтью направился к выходу, а Уинстон встал со скамьи.

— Послушайте! — произнес он с тревожными нотками в голосе. — Будь вы в моем положении… как бы вы поступили? Остались бы здесь ждать конца или уехали бы в Чарльз-Таун, чтобы там попытаться устроить свое будущее?

— Сложный вопрос, — немного поразмыслив, сказал Мэтью. — Должен признать, что ваше нынешнее положение весьма шатко, а поскольку вы не любите и не уважаете Бидвелла, почему бы не попытать счастья в другом месте? Хотя… вы можете считать Бидвелла неблагодарным псом, но ваши новые хозяева в Чарльз-Тауне, скорее всего, окажутся тварями той же породы. Вы сами могли об этом судить хотя бы по тому, как они запросто сожрали вашу душу. Так что… советую бросить монетку и желаю вам удачи.

Мэтью развернулся и вышел, оставив Эдварда Уинстона одиноким и растерянным посреди им самим сотворенного хаоса.

Все еще сумрачно размышляя об интригах Уинстона, Мэтью поднимался по лестнице к спальне судьи, когда на него чуть не наткнулась миссис Неттлз, спускавшаяся навстречу с миской каши на подносе.

— Как он? — спросил Мэтью.

— Неважнецки, — сообщила она, понижая голос. — Ему даже кашицу теперича глотать невмоготу.

Мэтью печально кивнул.

— Я начинаю сомневаться в пользе этих кровопусканий.

— Но я видела раньше, как они прямо творят чудеса. Ему надо избавиться от этой дурной крови.

— Надеюсь, вы правы. Однако у меня есть опасения, что большая потеря крови только ухудшит его состояние.

С этими словами он начал бочком продвигаться по лестнице мимо экономки, что было довольно-таки рискованным маневром, учитывая ее габариты и отсутствие перил.

— Кстати, сэр! — сказала она. — К вам тут кое-кто пришел.

— Ко мне? Кто?

— Девочка. Вайолет Адамс. Она ждет вас в библиотеке.

— Вот как?

Мэтью тотчас вернулся на первый этаж и быстро прошел в библиотеку. Его внезапное появление застало врасплох девочку, которая стояла перед открытым окном, разглядывая взятого с шахматной доски слона. Она вздрогнула и шарахнулась от него, как пугливая лань.

— Извини, — сказал Мэтью успокаивающим тоном, поднимая открытую ладонь в знак добрых намерений (в другой руке у него был свернутый документ). — Мне следовало подать голос перед тем, как войти.

Девочка таращилась на него, застыв в напряженной позе, как будто готовая сей момент кинуться к двери в обход Мэтью, а то и выпрыгнуть в окно. На сей раз она не выглядела такой ухоженной, как при выступлении в суде. Давно не мытые светло-каштановые волосы были распущены по плечам, платье в красно-коричневую клетку держалось большей частью на заплатах, а башмаки просили каши.

— Ты меня ждала? — спросил Мэтью, и она кивнула. — Надо полагать, ты здесь не по поручению отца или матери?

— Нет, сэр, — ответила она. — Она послали меня за водой к источнику.

Мэтью огляделся по сторонам и заметил на полу пару пустых ведер.

— Понятно. Но ты решила сначала зайти сюда?

— Да, сэр.

— С какой целью?

Вайолет осторожно поставила слона на ту же клетку, которую он ранее занимал на шахматной доске.

— Что это такое, сэр? Игрушки?

— Эта игра называется «шахматы». Фигуры перемещаются по доске каждая на свой манер.

— Ух ты! — Она была явно впечатлена. — Это вроде игры в камешки, но только не на голой земле.

— Да, нечто общее есть.

— Какие красивые! — сказала она. — Их вырезал мистер Бидвелл?

— В этом я сомневаюсь.

Она продолжала разглядывать доску. Ее верхняя губа начала подергиваться.

— Прошлой ночью, — сказала она, — ко мне в постель залезла крыса.

Мэтью не понял, как реагировать на это сообщение, и потому промолчал.

— Она запуталась в простыне, — продолжила Вайолет, — и не могла выбраться, а я чуяла, как она барахтается у меня в ногах. И я тоже запуталась. Мы обе никак не могли освободиться. Тут пришел папа, а я испугалась, что крыса меня укусит, и закричала. Тогда папа сгреб простыню и давай лупить по ней подсвечником, а потом закричала мама, потому что вся постель была забрызгана кровью и вообще испорчена.

— Мне жаль это слышать, — сказал Мэтью. — Такие вещи травмируют сознание детей.

«Особенно таких впечатлительных девочек», — мог бы добавить он.

— Травми… что, сэр?

— Я о том, что тебе, наверное, было очень страшно.

— Да, сэр. — Она кивнула и, взяв на этот раз пешку, стала рассматривать ее в луче солнца из окна. — Я вот еще о чем… где-то под утро… я начала кое-что припоминать. О том мужском голосе, который пел в доме Гамильтонов.

Сердце Мэтью подпрыгнуло к самому горлу.

— Что ты вспомнила?

— Я узнала этот голос. — Она поставила пешку на место и подняла взгляд на Мэтью. — В голове все еще туман… и она начинает жутко болеть, когда я думаю об этом, но… я вспомнила, что он пел.