Мария Амор - Смертельный вкус Парижа [litres]

Несмотря на прекрасный французский молодого таксиста, я моментально узнал соотечественника.

– Простите, вы, случайно, не знакомы с Дерюжиным?

– С полковником Дерюжиным? Еще бы! Знаком, и не случайно. Я в Крыму под его началом воевал, а в Париже благодаря ему стал таксистом. А вы откуда с ним знакомы?

– Мы вместе в Галиции служили.

Я вспомнил, как однажды Дерюжин пригнул мою голову в окопе, как выбивал из штаба медикаменты для раненых, как уже здесь, в Париже, всегда был рядом, всегда был готов прийти на помощь. Нет, все будет в порядке. Просто в щель ревности задуло паранойей.

На набережной перед рестораном не обнаружилось ничего подозрительного, но если меня арестуют, то, скорее всего, внутри. Я протянул десять франков шоферу.

– Как вас зовут?

– Георгий Гайто.

– Сделайте одолжение, Гайто, подождите здесь пару минут. Если со мной что-нибудь случится, отыщите Дерюжина и дайте ему знать.

Он ничего не спросил, только кивнул и сказал:

– Удачи вам.

– Спасибо.

Я засунул руки в карманы и, стараясь выглядеть беззаботно, шагнул в распахнутую швейцаром дверь. В фойе полиции не оказалось. Дышать стало чуть легче.

Зал был полон мужчин во фраках и женщин в шелковых туалетах. Пианист играл Шопена, блестел хрусталь, переливались драгоценности и побрякушки, позвякивали серебряные приборы. Я понял, что совершил тактическую ошибку: Марго снова назначила место встречи на своей территории. Невзирая на собственный шикарный вид, я чувствовал себя неловко в роскошных парижских ресторациях с белоснежными скатертями и сверкающими бокалами. Я заранее заказал столик у окна, отсюда прекрасно просматривалась набережная.

Второй бокал рейнского вина опустел, когда я в окне увидел Марго. Она была одна, но почему-то не подъехала на своем «лимончике», а пришла пешком. На сей раз мадемуазель Креспен вырядилась во все черное: черное платье с длинными рукавами, черная шляпка, даже чулки черные. Через несколько минут она возникла в дверях зала, метрдотель почтительно проводил ее к моему столику. Я приподнялся, приветствуя ее кивком, но она неожиданно подошла вплотную и обняла меня, прижавшись всем телом. Потом как ни в чем не бывало выбрала место напротив меня. Метрдотель угодливо отодвинул ее стул, она кивнула:

– Спасибо, дорогой Шарль. – Указала на меня: – Кстати, это доктор Ворони́н. С тех пор как месье Люпон погиб, доктор стал знаменитостью. Полиция думает, что его жена застрелила нашего Ива-Рене. Преступление страсти.

Я только скрипнул зубами. Какого черта нужно было сообщать все эти детали официанту? Что она задумала? Метрдотель взглянул на меня соответствующим этим сведениям образом, молча положил меню, поклонился и отошел. Я огляделся. Соседние столики внимательно разглядывали нас. Наверняка узнали Марго и были в курсе скандального убийства. Зачем она прижалась ко мне? Даже атласный жилет не позволял возомнить, что эта расчетливая «бабочка» потеряла голову или пытается соблазнить меня. Скорее уж смутить. Может, хотела проверить, есть ли у меня в кармане браунинг? Теперь знает. Я невольно оглянулся – не появились ли на входе полицейские? Нет, не появились.

Марго уселась, невозмутимо окинула взором зал, позволив мне разглядеть себя. Выглядела она весьма эффектно: изумрудные глаза, длинные темные ресницы, сильный нос, алые губы. Черные волосы сегодня были забраны под фетровую шляпку в виде колокольчика. От Елены я знал, что этот головной убор называется клош. Чуть скошенный на левое ухо, украшенный широкой атласной лентой с бантом на макушке, клош придавал Марго таинственности и дерзости. На лбу был старательно выложен перевернутым вопросительным знаком аккуратный локон. Не приходилось сомневаться, что на нее тоже нашлись бы охотники в любом дансинге. Я напомнил себе, что внешний вид мадемуазель Креспен наверняка не менее обманчив, чем мой. Внутри этого красивого тела сидит перепуганная, обиженная и злобствующая душа, такая же черная, как и ее одежда. И со мной она крупно промахнулась: мне никогда не нравились холеные и чрезмерно накрашенные «бабочки», а она была «бабочкой» par excellence . Иногда и Елена злоупотребляла боевым раскрасом, но я всегда помнил, что дома «русская персиянка» перевоплощается в воробышка, по утрам печет маковые пироги в застиранном халатике, встает на цыпочки, чтобы поцеловать меня в шею, во сне прижимается ко мне, а в дождливый день волнуется, не забыл ли я зонт. А Марго вызывала лишь отвращение. Она напоминала таракана: твердая хитиновая оболочка и мерзкое хищное нутро. Сам запах ее духов давно ассоциировался у меня с вонью метро и больницы, потому что этой синтетической свежестью пропах уже весь Париж. Ими даже Мартина Тома злоупотребляла.

Марго тоже оглядела меня:

– А вы хорошеете с каждой встречей, доктор! Превращаетесь в настоящего парижанина и бонвивана.

Может, дела на матримониальном фронте не обстояли так благополучно, как уверяли ослепительная внешность и уверенная осанка Марго Креспен, раз ей пришлось заметить скромного, да к тому же еще и женатого лекаря из больницы для бедных.

Она раскрыла сумочку, выудила из нее янтарный мундштук, пачку «Лаки Страйк» и золотую зажигалку. Вставила сигарету в мундштук и самостоятельно прикурила, уже не дожидаясь моей помощи. Пристроила раскрытую сумку на стуле между нами и принялась изучать меню с таким вниманием, какое, на мой взгляд, ей следовало бы уделить Уголовному кодексу Франции.

Сумка так и осталась с жадно распахнутым зевом, в одном локте от моего оттянутого браунингом кармана. Подкинуть внутрь улику и вызвать полицию не составило бы труда, но я не хотел быть первым, кто нарушит данное слово: пистолет и свобода в обмен на оправдывающее Елену письмо.

Подошел официант. Марго выбирала еду с привычной уверенностью:

– Филипп, бутылку «Вдовы Клико» и, конечно, вашу божественную утку Жозефин Бейкер! – Она протянула через стол руку, положила наманикюренные пальчики на мой стиснутый кулак. – Mon chéri , обязательно тоже возьми утку, они пронумерованы, твой номер будет сразу за моим. – Кокетливо улыбнулась: – Я научу тебя всем радостям Парижа, вот увидишь!

По какой-то неведомой причине она упорно демонстрировала обслуживающему персоналу ресторана нашу несуществующую близость. Я отодвинул руку.

– Спасибо, я предпочту ассорти сыров и еще одну бутылку рейнвейна.

Официант отошел. Она сморщила лоб, прилепленный на лоб завиток зашевелился змеиным жалом:

– А ваша жена знает, что вы проводите время со мной?

Я промолчал. Она коротко и зло засмеялась:

– Так я и знала, что вы ее боитесь.

– Ни вас, ни жены.

– Но все-таки держите меня от нее в секрете, да? Думаете, если у вас нет плохих намерений, то хорошие можно скрывать?