Клэр Уитфилд - Падшие люди

Но после первого же вечера бабушка совсем слегла и уже не вставала. Я кормила ее отравленным бульоном каждый день до самого конца.

В последнюю ночь, когда она уже совсем ослабла, я, стоя на лестничной площадке, услышала, как она кашляет. Я поспешила к ее двери, но в комнату входить не стала – просто послушала, как она давится кашлем. Потом сбежала по лестнице вниз, через черный ход выскочила во двор и помчалась в дальний конец сада. Взяла в сарае для рассады большую лопату и стала рыть яму. Копала, копала и копала. Земля была твердая, но это не имело значения. Пошел дождь, а я все рыла и рыла яму в саду. Молилась о помощи, клялась, что сожалею о содеянном зле. Обещала, что, если ничего не получится, никогда больше не сделаю ничего подобного. Потом, насквозь мокрая, уселась прямо на земле. Под ногтями у меня скопилась грязь, потому как, устав орудовать лопатой, я стала выковыривать землю голыми руками. Яма получилась неглубокая. Никудышная я была копальщица.

Когда я наконец набралась храбрости и вошла к бабушке, она уже не дышала. Ее белое лицо посерело, открытые глаза вперились в потолок. Серебристо-белые волосы разлохматились и спутались оттого, что она металась в предсмертной агонии. Раззявленный рот застыл в безмолвном крике. Он был перекошен, словно что-то или кто-то, возможно мой сообщник, дьявол, нагнал в нее ветер, заставляя разжать губы, а затем запустил туда руку и забрал ее душу. Оставшиеся липкие ленты я отнесла в сад, бросила их в яму и засыпала землей. Мне казалось, я и есть та самая муха, а это – мое разбитое окно, путь на волю.

Тело миссис Уиггс вместе с ее отяжелевшими конечностями и широкими юбками я запихнула в буфет. Мною владела умопомрачительная паника; всякие здравые мысли, что еще оставались, рассыпались в прах. Я злилась на экономку. Если б она дала мне уйти, не погибла бы. Я отказывалась признать свою вину. Она сама была виновата. Я просто защищалась. Если б она не препятствовала мне, уцелела бы. Да, наверно, вовсю проклинала бы меня, но была бы жива и благоденствовала при своем сынке-изувере.

Ее юбки все вываливались из шкафа прямо мне в лицо, словно насмехались надо мной; слишком пышные, они не вмещались в буфет. Старомодные привычки этой женщины продолжали воевать со мной даже после ее смерти. Мысли мои стали беспорядочными, безрассудными, перемежались неоправданными взлетами оптимизма. Мне бы только добраться до моего поверенного, раздобыть немного денег, он бы мне помог. Я уехала бы за границу, укрылась бы во Франции, если надо, пешком добралась бы до Испании. Бежала бы без остановки, пока не свалилась бы с края земли.

Я вытащила из буфета миски для пудинга и фаянсовую посуду, рассовала все это по другим полкам и засунула в нижний отсек ее кровоточащее тело – сложила пополам и запихнула. Я не знала, когда Томас вернется домой вместе с доктором Шивершевым. Но если они войдут и увидят на полу ее труп, они сразу же вызовут полицию. Спрятав ее тело, возможно, я сумею ускользнуть, если буду действовать с умом.

Я представила себя в суде, в тюремной камере. Пытаюсь объяснить, что меня обратили в пленницу против моей воли, со скамьи подсудимых заявляю, что мой супруг и есть Джек Потрошитель – в общем, веду себя как типичная истеричка. Передо мной – ряды бледных, напыщенных мужчин в париках, их серые лица неодобрительно нахмурены. Когда они узнают, что я – дочь проститутки, что я лгала о своем происхождении, чтобы выйти замуж за дворянина, судьба моя будет решена. Выяснится, что я разгуливала по Лондону в мужской одежде, что скорбела по погибшей возлюбленной. Я не увижу завершения суда. Наверняка меня посадят в тюрьму, или повесят, или поместят в сумасшедший дом, правда, там не будет озера, вокруг которого можно прогуляться.

Из буфета капала кровь. Пытаясь вытереть пол без воды и мыла, я только размазывала кровь по всей кухне, пачкала столовое белье. На пустом месте создавала дополнительные улики. Я задыхалась, часто-часто хватая ртом воздух. Старалась вытереть все, что можно. Оставалось надеяться, что Томас не зайдет на кухню, а если зайдет, то не сразу. Подумает, что я сбежала, а миссис Уиггс преследует меня. Он будет ждать ее возвращения и труп обнаружит много позже. Только на это я и рассчитывала. На моем платье краснели пятна крови, руки тоже были в крови. Откидывая волосы с лица, я испачкала кровью щеки. Безнадежная затея.

Стук в парадную дверь разнесся по всему дому, словно раскат грома. Я подумала, что кости мои сейчас рассыплются в прах. Попыталась открыть дверь во двор, но она оказалась заперта на замок, а ключа не было. Если б я хоть немного соображала, смекнула бы, что ключ в кармане у миссис Уиггс, но мне это не пришло в голову. Ступая бесшумно, я поднялась по лестнице обратно в прихожую, на цыпочках пошла к входной двери. Услышала мужские голоса. За матовым стеклом шевелились тени. Это был Томас. Он привел с собой доктора Шивершева, чтобы тот диагностировал у меня сумасшествие. Только я приблизилась к двери, они снова постучали, да так громко, что меня затрясло.

Они ждали, когда их впустит миссис Уиггс. Тут я вспомнила, что, упав с лестницы, ключ от чердака зашвырнула под буфет. Томас забрал ключ миссис Уиггс, а она заказала новый взамен пропавшего. Прежняя жизнь пошла своим чередом, и я напрочь позабыла про потерявшийся ключ от чердака. Я опустилась на колени и нащупала ключ Томаса, покрытый пылью, там, куда его закинула. Я помчалась наверх, и когда была у лестницы, что вела на чердак, мужчинам наконец надоело ждать. Я благодарила небо за то, что Томас слишком полагался на миссис Уиггс; избалованный матерью, он трижды постучал в дом, прежде чем удосужился достать из кармана ключ и сам отпереть входную дверь.

Я закрылась на чердаке как раз в ту минуту, когда Томас и Шивершев вошли в переднюю. Меня окутала темнота. Окон на чердаке не было, но в боковой части крыши имелись отверстия, через которые прилетали и улетали голуби. В них проникали яркие, как факелы, лучи дневного света. Я помнила, что на столе стояла свеча, но не решилась ее искать: боялась уронить что-нибудь и наделать шума. Я ползла по полу на четвереньках под грохот собственного сердца. На чердаке было студено, но холода я не чувствовала, потому как от ужаса кровь в жилах клокотала. Пол провонял мышиной мочой и нафталином. Пыль, лежавшая на нем толстым слоем, липла к моим рукам и платью, летела мне в лицо. Голуби спали на балках, а все мелкие твари, прятавшиеся в темноте, бегали и ползали вокруг меня, издавая какофонию звуков – прямо целый оркестр. Я услышала, как Томас зовет миссис Уиггс, и содрогнулась.

Я нащупала край юбки на манекене и заползла под нее. К манекену был прилажен сломанный кринолиновый каркас; мне удалось уместиться под ним, свернувшись калачиком, и накрыться юбкой. Уткнувшись лицом в колени, я вдруг вспомнила, что оставила нож в теле миссис Уиггс. Подумала про ключи, что она носила на поясе. Какая же я дура. Здесь, на чердаке, я была как в западне. Извне пути к бегству блокировали двое мужчин, на кухне в буфете лежал труп моей экономки.