Анастасия Логинова - Тайны мадам Дюбуа

Листы из альбома, на которых писала Бланш, были неважного качества – тонкими. Чернила пропитывали их насквозь и даже оставляли след на столешнице. Невидимый глазу след – но подвластный реактивам господина Коха.

Конечно, весь недостающий текст (а там было, кажется, три строчки) господину Коху проявить не удалось. Лишь первую, потому как вывела ее Бланш с особенно сильным нажимом.

«От мадам Лилиан Дюбуа господину фрегатен-капитану Эрвину Герберу…»

– Вы напрасно вините себя в смерти девушки, мадам Дюбуа… – теперь уж заметно смягчившись, сказал мне Вальц. – Подельник Бланш Перье уговорил ее написать записку от вашего имени, с тем, чтобы вас сочли незаконной дочерью Жанны Гроссо и обвинили во всех убийствах.

– Вы хотите сказать, он пообещал ей, что записку от моего имени отправят фрегатен-капитану? Или даже меня вот так же застрелят над запиской Бланш… – догадалась я сама, потеряв дар речи.

– Разумеется, подельник Бланш не собирался воплощать этот план в жизнь – это нелепо. В это никто бы не поверил. Но ей он сказал, будто воплотит. А девушка, видимо, в отчаянной попытке себя спасти, на это согласилась.

Согласилась.

Мой муж прав, я совсем не разбираюсь в людях…

Я не смогла больше ничего сказать. В последний раз, уже без мыслей вовсе, поглядела на мертвое тело Бланш и снова вышла в коридор.

А минутой позже, разозлившись и на Бланш, и на себя, и на весь белый свет, решительно сорвалась с места и постучала в дверь соседней каюты – к бывшей компаньонке Жанны, Аурелии. Кажется, мне ее гаданиям следует доверять больше, чем себе!

* * *

Креолка, как и все на этом ярусе, уже знала, что произошло. Она спешно, даже с некоторой суетливостью, собирала свои вещи в старый потрепанный чемодан. И это был первый раз, когда я застала ее не в надменной меланхолии с ритуальными ракушками в руках.

Впрочем, Аурелии и теперь было все равно, что я о ней думаю.

Духи лоа велели ей оставить покамест тонкие материи и позаботиться о бренном теле – не иначе.

– Собираетесь? – прокомментировала я. – Желаете сойти в Гельсингфорсе, так и не посетив Санкт-Петербурга? Напрасно. Прекрасный город!

– Поверю на слово, – отозвалась та равнодушно, не прекращая своего занятия. – Я наслышана о русском климате и, боюсь, он не придется мне по душе. Вернусь в Париж, едва найду деньги на обратный билет.

– Что же, господин Эспозито вам даже билет не купит?

Креолку замечание не смутило:

– Итальянец желает, чтобы я служила ему – а мне это нравится еще меньше, чем русский климат. Я сама выбираю себе хозяев.

– Не боитесь, что с вами случится то же, что и с мадам Гроссо? Кажется, она тоже полагала себя вольной птицей и не хотела служить Эспозито.

– Итальянец не убивал Жанну, – отмахнула креолка с уверенностью, которая меня покоробила.

– Знаете это, потому что он был в алькове за бархатной портьерой, покуда Жанна умирала?

– Да, – отозвалась она, снова не смутившись. – Тот, кто ее отравил, был снаружи алькова, не внутри.

– Да-да, тот, кого она любила и кому верила… – повторила я набившую оскомину присказку Аурелии.

– Все верно.

Односложные ее ответы и загадки в каждой фразе выводили меня из себя. И все-таки, полагаю, Аурелии и впрямь не все равно, кто лишил жизни прежнюю ее хозяйку – иначе бы она вовсе не стала со мной говорить.

– Это ее дочь? – спросила я, решив дознаться до ответа во что бы то ни стало.

– Ее дочь мертва, – сказала, как отрезала креолка. – И, разумеется, эта не та несчастная, моя соседка. Ее дочь мертва давно. Я говорила Жанне – она не слушала. Она никого никогда не слушала.

– Если не дочь, то кто – подруга, любовник, бывший муж?

Губы Аурелии тронула легкая совершенно неуместная улыбка:

– Я сказала все, что знала. Все, чем сочли нужным поделиться со мной духи. Но ты поймешь все сама. Лишь бы не было поздно.

Ответ меня не удовлетворил, разумеется. Но, поняв, что большего я от этой женщины не добьюсь, оставила ее в покое – вышла вон, крайне раздраженная бесполезным разговором.

Хотя, в то, что дочь Жанны мертва, я, пожалуй, верила… И умерла, видимо, в детстве, много лет назад, как сказали родственники. Потому как, если бы она была жива, Жанна, с ее нынешним положением и связями, давно бы разыскала девочку. Отказ в это верить – обычное желание убитой горем матери, и не более…

И все же версия о дочери, столь надуманная, была соблазнительной. И, по крайней мере, называла наследника – а значит, и давала объяснение убийству.

А если дочери нет и нет завещания… кто наследует немалое состояние Жанны Гроссо?

Ответа на сей вопрос я не знала. Помнится, во время последней нашей беседы Жанна сделала странную оговорку, будто сама не помнит, сколько раз была замужем – дважды или трижды. Но не думаю, что это что-то значит… Будь Жанна действительно замужем, об этом как минимум знала бы Ева Райс, а как максимум – весь светский Париж. И даже, если сделать безумное предположение, что брак был тайным – действующий муж Жанны не посмел бы явиться на этот пароход и подложить в ее портсигар папиросу с цианидом. Просто потому, что в этом случае стал бы первым подозреваемым!

Если только… он не путешествует под вымышленным именем. Например, под тем, на которое оформила ему документы Бланш!

Жених моей Бланш и бывший муж Жанны – одно лицо! Может ли такое быть? Думаю, что вполне!

И ноги уже сами несли меня обратно, в нашу с детьми каюту, потому как я вспомнила об одной немаловажной детали.

В каюте я первым делом удостоверилась, что Софи и Андре мирно спят, а после, притворив дверь детской, я отыскала журнал с вложенной в него старой фотокарточкой.

И, пожалуй, теперь со всей ясностью поняла, кто виновен в гибели Жанны, полицейского Шефера и моей гувернантки Бланш.

10 июня, 09 часа 05 минут

Балтика, Финский залив близь берегов Великого княжества Финляндского, Российская империя

Остаток ночи и следующее утро, я знала, господин Вальц и его подручные были заняты тем, что осторожно, без лишнего шума, отлавливали наемников, которые угрожали семье аптекаря и Клаусу Колю.

Что любопытно, настоящая фамилия аптекаря и была Коль – Кальвин Коль. Его вынудили назваться другим именем, чтобы скрыть явную связь с сыном-стюардом. В ту ночь, последнюю перед Гельсингфорсом, и я, и семья аптекаря не спала: мы много чего обсудили, а главное, до мелочей просчитали, что и как будем делать, когда придет время…

Господин Вальц в наши планы, конечно, был не посвящен. Увы, он не знал, что, когда арестуют всех наемников, когда «Ундина» причалит в Гельсингфорс, а пассажиры сойдут на берег, чтобы обеспечить ему плацдарм для задержания и Химика и загадочного немца-покупателя, то никого из них он на пароходе уже не застанет. Ни Клауса, ни его семьи, ни даже меня с детьми и мужем. К этому мы будем уже на суше, под покровительством русских.