Иван Любенко - Слепень. Повести

Уже через два часа Приёмышев встретил адвоката в коридоре, пригласил в кабинет и поведал историю о письме с угрозами и странной посылке. Присяжный поверенный слушал внимательно, не перебивая. Затем спросил:

— Скажите, а вы не собираетесь гащивать на днях или, может, сами намеревались пригласить к себе кого-нибудь?

— Сегодня у младшей дочери день ангела. Ждём гостей к семи.

— Не возражаете, если я приду чуть раньше? Возможно, мне придётся осмотреть ваш дом, не привлекая внимания окружающих.

— Безусловно. Так мы и вас приглашаем!

— Благодарю, но у меня дела. Смогу выкроить время только на осмотр вашего жилища.

— И то хорошо. На полицию нет никакой надежды.

— Не беспокойтесь. Буду у вас без четверти семь.

— Благодарю.

Ставропольское небо в конце января переменчиво. В полдень облака напоминают огромную воздушную перину с голубыми, оставшимися ещё от солнечного утра просветами. К вечеру небосклон затягивается тёмно-синей пеленой, и кажется, что всё в мире поменялось местами: и земля, и небо, и море — оно теперь прямо над головой. Только волны не катятся, они замерли и ждут прихода северо-западного ветра. Морская синева разлилась по крышам домов, по снежному Таманскому лесу, по улицам и площадям… На тёмном фоне купол колокольни Андреевского храма ещё сильнее сверкает золотом и смотрит надменным великаном на всю северную часть города. Поневоле задумаешься и о Боге, и о скоротечности жизни.

Клим Пантелеевич повернул ручку дверного механического звонка особняка судьи Приёмышева. Открыла горничная. Ардашева ждали и, приняв пальто, сразу провели в гостиную.

— Позвольте представиться, присяжный поверенный Клим Пантелеевич Ардашев.

— Лидия Макаровна, — улыбнулась хозяйка.

— Мне известно, что сегодня у вас торжество, и я бы хотел ознакомиться с блюдами, которые будут поданы на стол. Вполне вероятно, что существует угроза жизни вашему супругу. И я здесь как раз по его просьбе, — объяснил Ардашев.

— В этом нет никакой тайны. Собираемся удивить гостей популярным в Европе, но малоизвестным в России, кушаньем. В прошлом году мы отдыхали с мужем во Франции и Швейцарии. Там отведали довольно необычное для нас угощение. По-французски называется фондю.

— Изначально считалось едой пастухов.

— Да-да, нам рассказывали. У нас и посуда, и приборы для этого есть. Изготовили местные умельцы.

— А кто приобретал продукты?

— Кухарка.

— Я бы хотел с ней поговорить. Мы можем пройти на кухню?

— Конечно.

Миновав анфиладу комнат, Клим Пантелеевич вместе с хозяйкой оказался там, откуда доносился смешанный запах специй, плавленого сыра и коньяка. У плиты орудовала женщина лет сорока. По её спокойствию и чёткости движений было ясно, что она мастер своего дела.

— Авдотья, отвечай на вопросы, которые тебе задаст этот господин, — велела Приёмышева.

— Скажите, какие именно продукты будут опускаться в расплавленный сыр? — осведомился Ардашев.

Повариха пожала плечами.

— Для гостей мы закупили сдобные булки, а для Павла Филипповича буханку из ржаной муки грубого помола. Он единственный, кто такой хлебушек с фондёй жалует.

— Такое у него предпочтение, — смутилась Лидия Макаровна. — Говорит, для желудка полезно.

— Я хотел бы на него взглянуть.

— Принеси, Авдотья, — приказала хозяйка.

Кухарка тут же исчезла и через несколько мгновений появилась снова. В руках она держала завёрнутый в бумагу ржаной хлеб.

Клим Пантелеевич осведомился:

— Он был завёрнут в эту бумагу?

— Ну да…

— Кто за ним ходил?

— Булочник мальчишку прислал.

— Раньше вы этого посланника видели?

— Не доводилось.

— А откуда на бумаге такое большое пятно?

Повариха пожала плечами:

— Не знаю. Так и было.

— Где находится хлебная лавка?

— Тут недалеко. Через пять домов. Саркисов торгует.

Ардашев, повернувшись к Приёмышевой, сказал:

— Эту буханку я заберу. Думаю, будет лучше, если за хлебом вы пошлёте кого-то из прислуги. И пусть она сама выберет булку с полки. Честь имею кланяться.

Уже на улице присяжный поверенный отломил кусок хлеба и бросил на снег. Мгновенно прилетела огромная ворона и начала клевать. Не прошло и полминуты, как птица упала замертво. Он обернул остатки хлеба в бумагу и, подняв трость, остановил извозчика.

— Полицейский переулок.

Полицейское управление располагалось рядом с пожарной частью. И там, как всегда, было шумно. Городовые, околоточные, сыскные агенты, подследственные, привезённые из тюремного замка в ручных кандалах… Служащие куда-то торопились, и были заняты все, кроме, пожалуй, арестантов. Городовой, хорошо знавший Ардашева, проводил адвоката в кабинет начальника сыскного отделения и его помощника.

— Добрый день, господа, — выговорил Ардашев с лёгкой, слегка ироничной улыбкой.

— Если он добрый, — пробубнил Каширин, не вставая с места.

Поляничко же, завидев присяжного поверенного, поднялся из-за стола и протянул руку:

— Что привело вас, Клим Пантелеевич?

— Ко мне обратился судья Приёмышев, чтобы я отыскал злоумышленника, грозящего ему скорой расправой. Искать этого Слепня — не моя профессия, а вот предотвратить возможное преступление — долг любого человека. Как вам известно, на днях судье прислали в посылке вилку для нарезки и кусок сыра. Оказалось, что именно сегодня его жена принимает гостей по случаю дня ангела их младшей дочери. Я наведался к ним и узнал, что главным блюдом на столе будет швейцарское фондю — расплавленный сыр в котелке с разными добавками. В него присутствующие с помощью вилок на длинных ручках макают разного рода хлебные изделия. Только вот Приёмышев предпочитает не белый хлеб, а ржаной из муки грубого помола. Кроме него, никто такой не ест. Подобную булку и доставили, — Ардашев положил хлеб на письменный стол полицейского.

— И что? — осведомился Поляничко.

— Он отравлен.

— Как вы это определили? Неужто проводили химический анализ?

— Нет, конечно. Я обратил внимание, что бумага, в которую заворачивали хлеб, в нижней части булки имеет два пятна с характерным запахом. Отсюда сделал вывод, что в саму буханку шприцем ввели немалое количество синильной кислоты. Но закон всемирного тяготения никто не отменял, и ядовитая жидкость устремилась вниз булки, испачкав бумагу. Выйдя на улицу, я отломил кусок и бросил вороне. Она сдохла после того, как склевала мякоть.

— А вы злодей, господин присяжный поверенный, — усмехнулся Каширин. — Ни в чём не повинную птичку отравили. Жила себе птаха, летала, горя не знала, а знаменитый адвокат взял и совершил смертоубийство несчастной Божьей твари. Никакого гуманизма.

Ардашев внимательно посмотрел на Каширина. Тот, не выдержав прямого взгляда, невольно отвёл глаза.