Никлас Натт-о-Даг - 1794

Город между мостами.

После нескольких месяцев в лесу этот город умудрился оскорбить сразу все органы чувств. Она никак не могла поверить, что провела тут большую часть своей недолгой жизни. Ветер подул с Меларена, и от Мушиного парламента понесло такой вонью, что ее чуть не вырвало. Заткнула нос и постаралась дышать ртом. Толпы хаотически снующих во все стороны людей, дикая теснота в переулках, и слуги, и господа, и нищие, и сосиски, — все они чуть не дерутся, чтобы случайно не свалиться в зловонную канаву. Массивные коровы с печальными глазами оттесняют пешеходов. Все толкаются, в ход идут трости с набалдашниками. Вовсю орудуют карманники.

— Не толкайся, скотина!

— В рожу схлопочешь!

— Каналья, чтоб тебя…

— Дерьмо собачье!

— Держи вора!

А когда сразу на трех церквях пробили часы, она невольно заткнула уши — настолько оглушительным показался звон колокола, Свернула в переулок, и сердце упало в пятки: кто-то схватил ее за руку и тут же оттолкнул.

— Обознался!

Еще один, совсем молодой парень в полосатом сюртуке, прижал ее к стене и начал грясти перед носом кошельком.

— Доброе утро, сестричка! Откроешь ротик на пару минут — два шиллинга и ложка жемчуга! Я не капризный, можешь и раком встать…

Анна Стина увернулась, плюнула и чуть не бегом поспешила к Полхемскому шлюзу.

Она помнила только название улицы, помнила описание, но как можно знать: эта дверь или соседняя? Никаких особых признаков Кристофер не называл. Крыльцо… почти у всех дверей крыльцо, а время бежит неумолимо, надо торопиться. Решила довериться случаю и постучала в первую же похожую на описание дверь.

На стук открыла женщина и окинула ее тяжелым взглядом. Она назвала фамилию.

— Ты хоть знаешь, кто он?

— А что мне делать? Другой возможности нет.

Женщина кивнула. Анне Стине показалось, что выражение лица ее смягчилось.

— Господи, куда катимся… На той стороне. — Она махнула рукой. — Ищи черную дверь. Какая душа у хозяина, такая и дверь. Скажу тебе вот что: много лет здесь живу, ни разу такого не видела. Никто по своей воле не приходил. За шиворот волокут.

Анна Стина сделала книксен, но в пустоту — дверь уже захлопнулась. Искать долго не пришлось: поблизости других черных дверей не оказалось. Дверь слегка приоткрылась, из щели показалось грубо слепленная мужская физиономия.

— Чего тебе?

— Мне нужен Дюлитц.

— Вали отсюда, соплячка, пока по шее не накостылял.

— Скажи, вдова Кристофера Бликса.

Кристофер не описывал комнату, куда она вошла. И не рассказывал, как выглядит хозяин.

Дюлитц сидел за письменным столом. Даже не поднял на нее глаза. Возраст уже оставил отпечаток на лице и руках, но Анна Стина тут же почувствовала исходящую от него странную силу. Лысый череп, волосы только на коротко остриженных висках и затылке, с заметной сединой. Великолепно, но не форсисто одет: тонкая белая сорочка, жилет и шелковый шейный платок, заколотый булавкой с большой рубиновой головкой. Аккуратно сложил бумаги в стопку, отодвинул свечу и поднял голову. Рубин сверкнул кровавым отблеском. Светлые глаза не выражают ровным счетом ничего — ни интереса, ни удивления, ни презрения.

— Я-то полагал, мои дела с юным господином Бликсом закончены. То, что вы называете себя его вдовой, вряд ли что-то меняет.

Анна Стина вспомнила проклятый день, когда ее вызвал пастор Элиас Люсандер и начал обвинять в блуде. Перед ней сидит наделенный властью мужчина, где-то за занавеской дежурит толстомордый лакей. Похоже, но не совсем. Этот куда страшнее. С другой стороны — никто ее не вызывал. Сама пришла.

Она медленно качнула головой.

— Я не от Кристофера. Я пришла по своему делу.

Дюлитц приподнял бровь — жест удивления остался бы незамеченным, если бы свеча на столе не освещала лицо снизу, придавая каждой гримасе почти гротескный характер — так изображают чертей в преисподней. Свет снизу, от костра под котлом, в котором варятся грешники.

— Кристофер рассказывал, чем вы занимаетесь. Оцениваете возможности человека, скупаете его долги, и он оказывается у вас в руках. А потом продаете тем, кто нуждается в его способностях. Мне это и надо… то есть, не совсем. Долгов у меня нет, но вы же все равно тратите деньги на векселя. Можете платить их мне в виде жалованья.

— Тогда ищите работу. Другие же ищут.

— Таким, как я, работу найти невозможно.

— Вы сказали — способности… Деточка, все женщины одарены способностями, за которые мужчины готовы платить. А вы одарены такими способностями куда больше, чем многие. Встаньте на углу — и заработаете на приличную жизнь.

— Нет, — она посмотрела на Дюлитца так, что тот на секунду отвел глаза. Когда он вновь посмотрел на посетительницу, взгляд его по-прежнему ничего не выражал, но ей показалось, что Дюлитц ждет продолжения.

— У меня ничего нет. Кристофер, благодаря вашим заботам, мертв. Он оставил одежду на берегу и голый пошел по только что вставшему льду Рыцарского залива. Шел, пока не провалился.

Сухой, трескучий смешок.

— Вы же знаете, кто я и чем занимаюсь. И все равно пришли просить о сострадании.

— Я бы не пришла. Но, думаю, я представляю определенную ценность, которую вы можете продать.

Освещение позаботилось придать его лицу гримасу интереса. Глаза оставались безучастными, но во взгляде промелькнула недобрая искра. Или показалось?

— Что же это за… определенная ценность?

Анна Стина сделала глубокий вдох, шагнула к столу, протянула левую руку так, что ладонь оказалась над пламенем свечи, и почти невыносимым напряжением воли заставила себя смотреть на Дюлитца. Если ее выходка и удивила хозяина, он этого не показал. Глянул на свечу и тут же уставился на нее своими льдисто-голубыми глазами.

Она рассчитывала, что боль подкрадется постепенно, не сразу. Ошиблась. Словно схватилась за раскаленный утюг. Красный самец вцепился зубами в руку, и весь мир съежился до одной-единственной точки: точки соприкосновения огня и гибнущей плоти.

Почти теряя сознание, впилась глазами в равнодушную физиономию Дюлитца — выражение не изменилось. Не лицо, а маска, как у шутов на ярмарках. Не отводить глаза… только не отводить глаза. Лихорадочно постаралась вспомнить Майю и Карла, но и это не помогло. Она представила, как пузырится и лопается кожа, начинает гореть подкожный жир и закипать кровь.

Стрелка часов остановилась на вечной боли.

Анна Стина не сразу сообразила: что-то изменилось. Неужели она потеряла сознание? Нет… а может, и потеряла, потому что в конце концов не выдержала мертвенного взгляда Дюлитца, а теперь очнулась…

Нет, и в самом деле изменилось. Оказывается, он отвел ее руку от огня. Ничего не лопнуло, не сгорело. Покрасневшая кожа и небольшой белесый волдырь.