Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Где же он? Где Капа?

— Вы в нее влюблены?

— Нет! Конечно, нет.

— И все-таки ответьте: у вас с Капой роман?

— Нет…

— Тогда почему вы угрожали Тарусову?

— А вы не понимаете? Богатенькие не женятся на бесприданницах. Залезут под юбку и оревуар.

— А вам что за печаль?

— Константин — мой друг. Я не мог допустить, чтобы его лютый враг обесчестил его сестру.

— А за что вас собирались выгнать из гимназии?

— Молчи, — велела Невельскому мать. — К уходу из дома разбитной девицы та история отношения не имеет.

— Капа не разбитная! — накинулся он на Вассу Никитичну. — А выгнать нас хотели за посещение борделя.

— Борделя? — изумился Яблочков. — И что? Не выгнали?

— Мой муж все уладил, — объяснила Черницкая.

— Барыня спит, — сообщила Степанида.

— Капа? — на всякий случай уточнил Яблочков.

Служанка покачала головой.

— Костик?

— Раньше восьми и не жду. У него в шесть вечера ученик.

— Передайте Анне Сергеевне, что Тарусовых я посетил, Капу у них не обнаружил. А Евгений Тарусов уже месяц из дома не выходит, готовится к испытаниям. И прошу вас, как только вернется Капитолина Аристарховна, меня известить.

— Вы у Ивана Дмитрича служите?

— Да.

— Поклон ему от меня. Скажите, что Степанида в молитвах его завсегда поминает. Кабы не он… Три года назад пошла я на рынок. Деньги, как обычно, в узелок завязала. А на Садовой у меня их и вытащили. А кроме денег ладанка там лежала, родителем покойным подаренная. Дужка у нее поломалась, шла к мастеру, чтоб запаял. Рыдала из-за ладанки два дня. Аристарх Матвеевич не выдержал, к Ивану Дмитриевичу поехал, чтоб тот помог. Они с ним — земляки. В тот же день Крутилин мне ладанку привез. «Извини, — сказал, — но запаять не успели». Святой человек! Так ему и скажите.

— Во что Капа вчера была одета?

— А что ей надеть, бедняжке? Одно приличное платье и осталось — черное, с похорон, остальные продала. Сверху пелерина, тоже черная. Только вы Капу не ищите, только хуже ей сделаете, еще от стыда помрет.

— Что? Знаете, где она?

— Знаю. Аннушке вот не решилась сказать. Она и без того не жилец. Дохтур, что резал ее, удалять ничего не стал. «Поздно, — сказал он Аристарху Матвеевичу, — опухоль ужо в легких». Велел лекарство пить, чтоб болей не чувствовала.

— И все же где Капа?

— В хор она поступила. Уж как рыдала, когда Говориловна ее уговаривала. У меня сердце кровью обливалось.

— В какой хор?

— Про то Говориловну спросите.

— Кто такая?

— Сваха местная, в Соляном переулке живет. Только не вздумайте ее Говориловной назвать, еще обидится. Пелагея Гавриловна она.

— Садись, касатик, — Говориловна с ходу пригласила за стол, заставленный пирожными и вазочками с вареньем. — Чай али кофий?

Арсений Иванович попытался представиться:

— Яблочков…

— И яблочков подадут, коль желаешь.

— Я по делу…

— Знаю, касатик… Невесту ты ищешь. Блондинку, брунетку, рыжую?

— Эту, — сыщик сунул фотопортрет Гневышевой.

— Белены, что ль, объелся? Она ж «голая». [24] Бесприданница. Ни в столе краюшки, ни в мошне полушки, одна копейка и та ребром. Давай лучше вдовушку за тебя посватаем. Век будешь благодарен: одна рука у ней в меду, другая в сахаре…

— В другой раз.

— Думаешь, ждать тебя, голодранца, будет? Таких касатиков, что сельдей в бочке.

— Я тебе не касатик. Сыскная полиция, чиновник для поручений Яблочков, — наконец сумел представиться Арсений Иванович. — Где находится Капа Гневышева?

Говориловна пожала плечами:

— На Моховой, дом Зубовой, вход со двора, аккурат под крышей…

— Где проживает, без тебя знаю. Только нет ее там, сбежала.

— Врешь! — очень искренне удивилась сваха.

— Не забыла, с кем говоришь?

— Прости, касатик, вырвалось. Удивлена потому что. Девка-то она красивая, в содержанки определить раз плюнуть. Но артачилась, нос воротила, мечтала замуж по любви. А я ей: «Глупенькая! Чтоб по любви, нужны деньжата. Шитьем-то их не заработаешь. А вот пением запросто». Слышал бы ты, как она поет, касатик, голосок — прямо ангельский. Но не уговорила. Сбежала, говоришь?

Яблочков встал.

— А про вдовушку подумай. Денег у ней столько, за всю жизнь не сосчитаешь.

Догнала его во дворе:

— Знаю, где Капа…

— Где?

— Поклянись, что Ирму проклятущую прижмешь, заставишь заплатить.

— Кто такая?

— Хозяйка русского хора в «Крестовском саду». Столкнулись мы с ней в прошлую пятницу на Литейном. Я обрадовалась, потому что двадцать рублей мне должна. Прачку ей осенью пристроила, Фенькой звать. На рожу, правда, не вышла, вся рябая, но поет звонко. Восемьдесят рублей Ирма отдала сразу. А двадцать поприжала. Вдруг Фенька не потянет? Но та поет и поет. Ну так вот, столкнулись мы, стала я с Ирмы деньги требовать. А та в ответ на жизнь давай жалиться. Мол, доходов нет, потому что певички ейные примелькались. Нет ли новинок на примете? Иначе, де, долг не отдать. И я, дура безголовая, про Капу и открылась. И что дворяночка, и что «кровь с молочком», и что на воскресную службу ходят исключительно ее послушать. Ирма аж вцепилась в меня — «вези немедленно». А я, что поделать, руками развела, мол, «не созрела» девка, не дошла до того отчаяния, чтоб в хористки… Зря я про церковь сболтнула. Видать, Ирма сама в воскресенье туда сходила и за моей спиной с Капой сговорилась. Сэкономить вздумала, дрянь такая. Я бы за Капу три «катеньки» [25] Кредитный билет достоинством сто рублей. с нее содрала.

На пристани у Летнего сада Яблочков сел на пароходик, который за двугривенный отвез его на Среднюю Невку к «Русскому трактиру». Вход туда стоил тридцать копеек, которых Арсению Ивановичу было жаль, и вместо оплаты сыщик предъявил на входе удостоверение. Однако ожидаемого впечатления оно не произвело:

— У нас и приставы платят, и даже полицмейстер, — сообщил презрительно швейцар.

— А я не развлекаться, урок [26] Задание. исполняю. Некую Ирму велено опросить. Знаешь такую?

— Ирину Макаровну, хозяйку русского хора?

Яблочков кивнул.

— Они-с так рано не приходят. Ближе к полуночи приходьте.

— А где эта Ирма живет?

Швейцар заколебался:

— Точно из сыскной?

— Ты что, читать не умеешь?

— Нет, — признался тот. — Нам без надобности. Ирина Макаровна вместе с хором на Опекунской [27] Ныне — Прожекторная. проживают. Тут недалече, за рощей.

Звуки рояля и женское пение слышны были с улицы. Чтобы не мешать репетиции, Яблочков стучаться не стал, вошел в дом без спроса, гадая по дороге, Капа-то поет или нет? Дойдя до общей залы, аккуратно заглянул — одетые в сарафаны певички стояли кружком у рояля, внимая солистке: