Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Лучше всех. Третьего в животе носит. Вернее, пятого. Двое-то в младенчестве скончались, Царствие им небесное, — Степан Порфирьевич перекрестился двумя перстами на икону. — А как ваша Прасковья Матвеевна поживает?

— Тоже слава богу, — соврал Крутилин.

Брак его трещал по швам, разрывался он между семьей и любовью.

— Внимательно вас слушаю, Иван Дмитриевич, — быстро покончив с церемониями, взял быка за рога купец.

— Аристарха Гневышева помнишь?

— Как не помнить! Много добра мне сделал.

— Не всем так повезло…

— Что, и вам остался должен?

— Тысячу рублей. Для вас, купцов, это пшик, а для мелких чиновников вроде меня — большие деньги.

— Так вот почему на похороны не пришли…

— Нет, не потому. Занят был. А ты, говорят, семье Аристарха помогаешь?

— Ну, чем могу. Боженька ведь делиться велел. С переездом вот помог. Костик, сын Аристарха, Сенечке моему латынь преподает. [37] В государственные учебные заведения староверы своих детей не отдавали, учили дома или за границей. А как Варька подрастет — Капу к ней в училки приглашу. Если, конечно, захочет.

— Как часто Костик к вам приходит?

— Три раза в неделю.

— Вчера приходил?

— Сейчас узнаем.

Пятибрюхов позвонил в колокольчик. Одна из дубовых дверей его кабинета тотчас отворилась, и в нее вошел высокий поджарый молодой человек в темно-сером армяке с такими же длинными, как у Пятибрюхова, волосами и с бородой.

— Узнаете, Иван Дмитриевич? — спросил Пятибрюхов.

— Никак Обожженыш?

Во время страшного пожара 1862 года лавка скобяных товаров купца Поносова сгорела вместе с хозяином и приказчиками. Спастись удалось лишь мальчику-сидельцу Феде Рыкачеву. Пятибрюхов из жалости взял его на службу.

— Он самый, — гордо сказал Степан Порфирьевич. — Как сына люблю. В Англию отправлял его на учебу. Вернулся оттуда полгода назад, теперь — моя правая рука.

— Доброго дня, — поклонился в пояс молодой человек.

— Костик Гневышев вчера приходил? — спросил его Пятибрюхов.

Обожженыш тотчас кинул быстрый взгляд на хозяина, Крутилину показалось, что Пятибрюхов ему кивнул.

— Да.

— В котором часу? — уточнил Иван Дмитриевич.

— Как всегда, в шесть вечера.

— А ушел?

— Тоже как всегда, в семь.

— Ты его видел?

— Да, он перед уходом всегда заходит ко мне за оплатой.

— Сколько ему за урок причитается? — спросил Крутилин.

Денег в карманах Костика не обнаружили, может, они и стали причиной преступления?

— Рубль.

— Рубль? — удивился Крутилин и повернулся к Пятибрюхову. — Не маловато ли, Степан Порфирьевич?

— Наоборот, переплачиваю из-за желания помочь их семье. За рубль-то хоть студента можно нанять, хоть приват-доцента. А Костик кто? Обычный гимназист.

— А про дорогу ты не забыл? Не всякий извозчик сюда за полтинник поедет.

— Какой извозчик? Кто нуждается, ходит пешком, — объяснил Пятибрюхов. — Я в его годы тоже извозчика не мог себе позволить.

— Ничего странного, необычного вчера не заметил? — обратился Крутилин с вопросом к Федору Рыкачеву. Вдруг Костик пришел к Пятибрюховым уже с синяками на лице?

Тот наморщил лоб, подумал немного:

— Заметил, — признался Рыкачев.

— Что? — взволнованным тоном спросил Пятибрюхов.

— Нервозность, некоторую рассеянность, озабоченность. Что в общем-то вполне объяснимо: сегодня Костику экзамен предстоял. Я пожелал ему сдать его на отлично.

— А… Ты про это, — облегченно перевел дух Степан Порфирьевич. — А почему Костиком интересуетесь, Иван Дмитриевич?

— Потому что его убили, — равнодушным тоном сообщил Крутилин, отодвинув кресло так, чтобы одновременно видеть и купца, и его помощника.

Что-то в их поведении сыщика настораживало.

Оба вздрогнули, потом испуганно переглянулись, затем дружно развернулись к иконам и перекрестились. Купец двумя перстами, Рыкачев — тремя.

— За что его убили? — спросил Пятибрюхов.

— Не знаю. Но выясню. Обязательно выясню. Затем и приехал.

— Помогу, чем смогу. Где сие произошло?

— Где-то здесь, недалеко, тело выловили напротив Колтовской слободы. Не знаете, куда от вас Костик направился?

Федор помотал головой:

— Обычно он домой по Левашевскому проспекту…

— Где такой? — удивился Крутилин незнакомому названию.

— Дорогу, где моя лесопилка, так назвали. В честь генерала, что прокладывал, — объяснил Пятибрюхов.

— Костик по ней всегда шел до Гисляровского переулка, сворачивал на Бармалееву улицу, с нее — на Большой проспект, оттуда — на Каменностровский. И уже по нему — к Троицкому мосту. Так быстрее, чем через Биржевой, — обрисовал обычный путь домой Гневышева Федор.

Крутилин записал его слова в блокнот:

— Поручу агентам всю дорогу прочесать. И опросить рабочих с твоей лесопилки, Степан Порфирьевич.

— За них ручаюсь. Все — единоверцы. Не пьют, не курят, даже не сквернословят.

— На воротах тот же человек стоит, что и вчера? — уточнил сыщик.

— Хотите опросить? — догадался Пятибрюхов.

Крутилин кивнул.

— Федор, ну-ка сбегай за Николаем.

Ивану Дмитриевичу опять показалось, что купец с помощником быстро переглянулись. Нет, они явно что-то скрывают. Что? Имеет ли сие отношение к убийству Гневышева?

— Не надо. Опрошу его, когда уезжать буду, — сыщик вытащил из жилетки часы. — Собственно, мне уже пора. Если что вспомните, прошу без промедления сообщить.

Крутилин встал. Пятибрюхов вышел из-за стола и протянул ему руку. Федор, кивнув головой, скрылся за дверью.

— Анна Сергеевна про смерть Костика знает? — уточнил Степан Порфирьевич.

— Да.

— Боюсь, эту смерть она не переживет, — произнес Пятибрюхов, продолжая сжимать ладонь Ивана Дмитриевича.

Крутилин понял, что купец тянет время, дает Федору возможность добежать до человека на воротах. Значит, тот видел нечто, о чем Крутилин не должен узнать. Что?

Неужели Пятибрюхов замешан в убийстве гимназиста?

— А Капа как? Держится?

— Разве не знаете?

— Что? — купец сжал руку так, что Иван Дмитриевич едва не закричал.

— Она пропала…

— Как пропала?

— Ушла из дома и не вернулась.

— Когда?

— Позавчера.

— Что? До сих пор не вернулась?

— Нет.

Купец схватился за грудь:

— Что же с ней случилось?

— Почему ты так волнуешься?

— Из сострадания к Анне Сергеевне. Муж умер, сын погиб, дочь пропала. Ужас-то какой!

— Мы ищем Капу. Вчера я опрашивал Костика. Думаю, он был замешан в исчезновении сестры. Но скрыл от меня правду. Это его и сгубило.

Охранник, глядя в сторону, сообщил, что Костика вчера видел, что ушел он в семь, а куда, ему неизвестно:

— Мое дело — ворота.

Иван Дмитриевич сел в ожидавшую его пролетку — отпускать «ваньку» не стал, потому что по будням Колтовская набережная пустынна. Только по воскресеньям и в праздники, когда горожане выезжают на Острова, здесь бурлит жизнь.