Лиза Уингейт - Пока мы были не с вами

Оба варианта развития событий кажутся мне в равной степени невероятными.

Уже под включенным душем я понимаю, что в коттедже нет горячей воды, и внезапно вспоминаю одну из фраз дяди Клиффорда. Он говорил, что бабушка приезжала сюда писать.

«А нет ли здесь каких-нибудь ее рукописей? А вдруг именно в них найдется подсказка?»

Я мгновенно одеваюсь. В любом случае холодный душ совсем не кажется мне приятным.

Над дюнами за окнами коттеджа колышется морской овес, и луна поднимается над пальмовой рощей. Волны с шумом накатывают на берег, а я роюсь в ящиках шкафов, чуланов, гардеробных и комодов. Я почти готова сдаться и признать, что в коттедже нет ни единой бумажки, когда, вылезая из-под кровати бабушки, вдруг понимаю, что небольшая стойка возле кровати — это не конторка и не туалетный столик, а подставка для пишущей машинки. А сама старинная черная пишущая машинка хранится под столешницей. Я выросла в домах, наполненных старинной мебелью, и более-менее знаю, как такие стойки устроены. Провозившись пару минут с защелками и петлями, я устанавливаю их правильным образом, и наконец машинка с впечатляющим грохотом принимает рабочее положение.

Я провожу пальцем по клавишам. Я будто слышу, как моя бабушка стучит по ним. Затем изучаю черный резиновый валик, который перемещает страницу. Клавиши оставляют после себя небольшие вмятины. Если бы это был компьютер, я бы могла порыться в его жестком диске, но здесь невозможно прочитать ни слова. Нельзя определить, что было напечатано и когда.

— Что ты знаешь такое, чего не знаю я? — шепчу я машинке, пока роюсь в ящиках. В стойке ничего нет, кроме набора ручек и карандашей, пожелтевшей бумаги для печати, упаковки копировальной бумаги и полоски пленки-корректора, белоснежно-матовой с одной стороны и липкой с другой. На верхнем листе, кажется, есть отпечатки букв. Держа листок на свет, я легко могу разобрать: «Бульвар Пальметто, Эдисто-Айленд...»

Похоже, моя бабушка печатала на машинке письма, по, случайно или намеренно, не оставила после себя никаких следов. Нет черновиков, копировальная бумага девственно чиста, ни одного отпечатка букв на ней мет. И это очень странно, потому что на ее домашнем рабочем столе всегда лежала папка с черновиками, чистые стороны которых можно было использовать для небольших проектов, поделок или рисунков.

Я нажимаю на клавишу пишущей машинки и смотрю, как молоточек ударяет по ролику, оставляя после себя только слабый, поблескивающий след буквы «К». Чернила на ленте совсем высохли.

Лента...

Я испытываю прилив энтузиазма и, склонившись над черным металлическим корпусом, пытаюсь снять его, чтобы добраться до катушки с лентой. К несчастью, лента почти новая. Всего на нескольких дюймах видны следы букв, которые были напечатаны. Я разматываю ленту, поднимаю ее к свету и прищуриваюсь, чтобы разглядеть надпись:

идужД,

меинежавуминнерксиС.ьсолетохиноготэманонняачтоыбкак,

тнерТмеанзуенмотэбоадгокиным,онжомзоВ.иссеннеТвомодхикстедавтсещбОх

агамубвьтыбтежомещеежотч, юамуди, ьсалиортссар

Сначала все это кажется мне бессмыслицей, но я достаточно долго пробыла у бабушки, чтобы знать, как работает пишущая машинка. Лента прокручивается, когда человек ударяет по клавишам. Буквы должны выстраиваться в определенном порядке.

И первые идужД в верхней строчке сразу обретают смысл: «Джуди». Имя бабушки запечатлено задом наперед, справа налево, так что на листе бумаги оно будет читаться правильно. Из общей мешанины букв в середине выстраивается еще одно слово — «Теннесси» — сразу после точки, то есть перед ней.

Ему предшествует еще слово, начинающееся с прописной буквы, и начиная с него я составляю фразу: «Общество детских домов Теннесси».

Я беру карандаш и бумагу и разбираюсь с прочими отпечатками.

...расстроилась, и думаю, что же еще может быть в бумагах Общества детских домов Теннесси. Трент, возможно, мы никогда об этом не узнаем, как бы отчаянно нам этого ни хотелось.

С искренним уважением, Джуди

Я смотрю на слова, которые сама только что написала, и пытаюсь вникнуть в их смысл. В детские дома помещают сирот и малышей, чтобы затем найти им новых родителей. Молодая женщина на фотографии Мэй Крэндалл беременна. Не может ли она оказаться родственницей бабушки, которая попала в неприятное положение?

В моем воображении оживает история: мечтательная девушка из хорошей семьи, мужчина с сомнительной репутацией, скандальное бегство и тайный брак или даже хуже — сожительство без свадьбы. Внебрачная беременность. А потом кавалер бросил ее, и ей пришлось вернуться в семью?

В те времена совершивших ошибку девушек отсылали из дома, чтобы они родили ребенка и тихо отдали его на усыновление. Даже сейчас женщины из социального круга моей матери иногда шепчутся о дочерях знакомых, которым пришлось на некоторое время «уехать к тете». Не исключено, что подобные сведения скрывает и Трент Тернер...

Но теперь у меня появилась путеводная нить: последнее письмо, напечатанное на этой пишущей машинке, было адресовано Тренту Тернеру, и хотя я не могу сказать, как давно это случилось, не сомневаюсь, что содержимое таинственного конверта способно ответить на множество вопросов.

Или создать новые.

Недолго думая, я пробегаю через дом, хватаю телефон и набираю номер Трента Тернера, который уже выучила наизусть.

Я звоню уже в третий раз, когда бросаю взгляд на часы и понимаю, что сейчас почти полночь. Не совсем подходящее время, чтобы беспокоить почти незнакомого человека. Пчелка пришла бы в ужас от моих манер.

«Если нужно наладить отношения, это явно не лучший способ, Эвери»,— раздаются у меня в голове мамины слова, когда низкий, сонный голос произносит: «Алло, Трнт Трнер...», подтверждая мою догадку, что я подняла его с постели. Похоже, он ответил только потому, что не посмотрел, кто звонит.

— Общество детских домов Теннесси,— выпаливаю я, поскольку отлично понимаю: у меня всего две с половиной секунды до того, как он проснется и повесит трубку.

— Что?!

— Общество детских домов Теннесси. Какое отношение оно имеет к твоему делу и моей бабушке?

— Мисс Стаффорд? — несмотря на официальное обращение, из-за низкого, сонного голоса имя звучит очень интимно, словно при разговоре в постели.

За словами следует глубокий вздох, и я слышу, как скрипят пружины кровати.

— Эвери. Это Эвери. Пожалуйста, ответь. Я тут кое-что нашла. Мне нужно знать, что это значит.

Еще один долгий вздох. Он прочищает горло, но голос у него по-прежнему низкий и сонный.

— Ты вообще в курсе, который час?

Я бросаю смущенный взгляд на часы, будто это невидимое собеседнику действие искупает мою невежливость.