Борис Акунин - Просто Маса [с иллюстрациями]

Девочка появилась на свет слепой. Жизнь вокруг не была черной, она была темно-серой, иногда в этой мгле двигались какие-то смутные тени, но ведь и ночь, даже самая кромешная, не вполне темна. Существа, не приспособленные к дневному свету, отлично обходятся слухом, обонянием и осязанием. В их полунощном мире животные, полагающиеся главным образом на зрение, беспомощны. Нужно только оставаться в своей, неосвещенной половине — и будешь сильней.

Эту истину Мари открывала для себя постепенно. Помогло то, что она с самого рождения хорошо освоилась с одиночеством. У нее имелись старшие сестры, здоровые, и еще одна дочь, слепая, родителям была не нужна. Они охотно от нее избавились, отдали на попечение дедушке и потом появлялись редко, так и остались малознакомыми голосами.

Дедушка был хриплый бас, резкие химические запахи и мягкие, но в то же время безжалостные пальцы, всегда холодные. Внучка интересовала его с медицинской точки зрения. Первое слово, которое произнесла малютка, было «катаракта» — слышала его постоянно. Огромная тень на сером фоне бесцеремонно оттягивала веки и щупала глазные яблоки, все время приговаривая: «Ай да катаракта, прямо заглядение».

Дед был фанатик медицинской науки, знаменитый специалист по внутренним болезням. Но ради Мари он освоил новую профессию, офтальмологию и стал изучать мировой опыт по лечению катаракт. «Не бойся, кротик, — часто повторял он. — Я не помру, пока не прочищу тебе глазки. Но торопиться мы не будем, чтобы не напортачить. Festina lente. Поспешай без спешки».

Маленькая Мари никуда и не торопилась. Ей было уютно, покойно. Земля была безвидна и пуста, и только дух витал над водами, порождая образы, сотканные из маленьких точек. Девочка рано научилась читать на тэндзи, японской азбуке Брайля. Ночью домашние думали, что Мари спит, а она лежала в темноте, водила пальцами по говорящей бумаге. На кончиках собирался весь окружающий мир. Так оно потом и осталось. Узнав про жизнь что-то новое, интересное, Мари чувствовала щекотку в подушечках.

Будущего тогда не существовало, только вечное сейчас. Слепая девочка ничего не ждала, ни о чем не мечтала, жила мгновением. Это искусство, обычно доступное только очень тусклым натурам и почти никогда не достающееся носителям острого разума, стало самым драгоценным подарком слепоты. Но были и другие подарки, тоже важные.

Когда не видишь других людей, когда они не порабощают тебя своей любовью, обретаешь восхитительную свободу. Ни от кого не ждешь бескорыстной помощи, никому ничем не обязан, ни от кого не зависишь. На свете есть ты — и есть смутные тени, издающие приятные или неприятные звуки.

Потом музыка. Этот канал прямой связи человека с Высшей Силой требует монопольной концентрации и по-настоящему открывается лишь тем, кто не отвлекается на видимости.

Или взять пищу. У незрячего более развиты вкусовые ощущения. Соответственно, выше и наслаждение от еды — если, конечно, у тебя достаточно денег на кулинарные изыски.

Само собой — ароматы. Но это палка о двух концах. Всякий дурной запах вызывает тошноту, слишком резкий — мигрень. Находясь на улице или в каком-нибудь сомнительном месте, Мари обычно затыкала ноздри кусочками ваты, пропитанными чем-нибудь приятным, соответствующим настроению. Дышала слегка приоткрытым ртом. Зрячим нравится, когда меж женских губ влажно поблескивают белые зубки. Дуракам кажется, что это признак глуповатости и доступности.

Но полезнее всего — эволюция рук. Из довольно примитивного средства для хватания, сжимания и щипания, они могут развиться в тончайший инструмент. Когда девочку учили играть на пианино, клавиши сами ласкались к пальцам, ложились под них то покорно, то страстно. Если бы в Японии женщина могла стать концертирующим пианистом, Мари стала бы звездой фортепиано. Но имелись свои бонусы и в мизогинистической Стране Солнечного Корня. Дедушка научил внучку массажной науке Матэ, «Волшебной Руки» — чтоб Мари наполняла энергией его старое усталое тело. Клялся, что таких талантливых digiti не встречал даже у прославленных мастеров этого сложного искусства. Пальцы Мари безошибочно ощущали под кожей и даже в глубине плоти колючие шипы спрятанной боли и упругие шарики наслаждения.

Так — безмятежно и уединенно — двигалась юная Мари по Ночному Пути, который никуда не вел, а просто обдувал лицо ароматами и шелестел невидимыми листьями.

Однако упорный дедушка в конце концов сделал то, что обещал — произвел операцию по удалению катаракты и сразу после этого, когда с внучки еще не сняли повязку, с глубоким удовлетворением помер. На могиле завещал высечь, что здесь лежит врач, впервые в Японии благополучно удаливший двухстороннюю катаракту.

Так двадцати лет отроду Мари обрела зримый мир, и была им ужасно разочарована. Ее будто обворовали. Всё оказалось не таким, как она представляла, безбожно преувеличенным, даже пресловутые красоты природы — морские закаты, осенняя листва, цветение сакуры.

Но хуже всего выглядели люди. Она вскрикнула от ужаса, когда открыла глаза и увидела склонившихся над нею уродов. Эти кошмарные мятые уши, эти торчащие дырявые носы! Просто какие-то тэнгу [128]!

Потом ей дали зеркало. Сказали: «Посмотри, какая ты красивая». Мари взглянула, с отвращением отшатнулась и заплакала.

Первое время она вспоминала своего самоотверженного деда с ненавистью. Зачем, зачем он выволок ее с ночного Пути на дневной? Несколько месяцев просидела дома, за плотными шторами, без света, да еще с зажмуренными глазами. Наружу выходила только безлунными ночами.

Но от добровольного затворничества пришлось отказаться. Жизнь заставила.

Кончились оставшиеся от деда средства. Он хорошо зарабатывал, но копить деньги не умел и о том, как после него будет жить внучка, не задумывался — его занимала только великая хирургическая операция.

Можно было, конечно, зарабатывать массажем или музыкой. Мари попробовала и первое, и второе, пока не нашла себе более выгодное ремесло, отнимавшее совсем немного времени. Петь в клуб «Тиресий» она ходила не для заработка, а потому что слепые умеют ценить наслаждение звуком лучше кого бы то ни было. И еще там был отличный джаз-банд, большая редкость в стране, где все помешаны на соблюдении правил. Ведь джаз никаких правил не признает, это самая свободная музыка на свете.

Дневной Путь тоже оказался неплох, грех жаловаться. Особенно, когда владеешь навыками и другого мира — ночного.

Ей плевать на мой мужской корень! Вот первая мысль, уязвившая Масу. Вторая была еще обидней: проклятая змея заманила его в ловушку, а он, как последний бака, попался! Он, стреляный воробей, бывалый сыщик, ученик и помощник великого Фандорина!